Эллисон Харлан - Парень С Собакой
ХАРЛАН ЭЛЛИСОН
ПАРЕНЬ С СОБАКОЙ
перевод М. Гутова
Писатель всегда надеется, что его произведения проживут дольше, чем
крошащаяся от времени бумага книг, и хотя все мы, кто измеряет свою жизнь
названиями поставленных на полку собственных книг, станем отрицать это
публично, потому что иначе не проявим полагающейся нам приличествующей
смиренности, тайком надеемся, что Потомки окажутся к нам добры и одарят нас
бессмертием, продлив жизнь наших творений.
В душе все мы завидуем Достоевскому, Марку Твену и Шекспиру. Не только
потому, что они первыми застолбили так много всего, что мы вынуждены у них
красть, иначе все наши произведения развалятся, но потому, что они делали
это настолько хорошо, что купили себе билет в будущее.
И поэтому, поскольку все это столь дьявольски непредсказуемо, мы
никогда не узнаем, какие из наших рассказов переживут нас и закомпостируют
нам билетики на дальнейшую поездку... потом, когда наш билет на тот свет
уже прокомпостируют. Возьмем, к примеру, "Парня с собакой".
Я написал его по двум причинам. Одна из них внешне фривольная, другая
намеренно серьезная. Первая весьма существенна, потому что я и в самом
деле, взаправду и всерьез, написал эту повесть для своего пса Абху. Он ее
герой, а то, как именно я про него писал, объясняется в кратком
воспоминании, включенном в более поздний рассказ "Птица смерти". Вы увидите
дружбу в этом рассказе, который принес мне вторую "Небьюлу", который
превратили в вонючий фильм и сопливый "графический роман" в форме комикса и
который вошел в мой роман "Bloods a Rover" (сейчас, когда я это пишу, он
еще не завершен, но скоро... скоро...), и что я намеренно обратил роли
животного и человека. Люди в этом повествовании ведут себя как животные, а
пес действует в благороднейших традициях человечества. И еще вы заметите,
что раздражающий антиженский тон фильма в исходном тексте отсутствует.
Это жестокий рассказ, потому что я-по большому счету - пытался сказать
миру и читателям (в 1969 году), что мы должны быть намного добрее друг к
другу.
Я гулял со своей собакой по кличке Блад. Была его неделя меня злить, и
он называл меня Альберт. Ему это казалось дьявольски забавным. Пэйсон
Терхьюн - ха-ха.
Я поймал ему двух водяных крыс - большую зеленую и охровую, и еще
подстриженного пуделя, невесть как забредшего из подниза, так что поел он
хорошо, просто выпендривался.
- Пошли, сукин сын, - проворчал я, - найди мне хорошую задницу.
Кровь еще булькала у него в горле, и он проворчал:
- А ты забавен, когда возбуждаешься. Достаточно забавен, чтобы
отвесить хорошего пинка в самый сфинктер этой твари, беженца с помойных
куч.
- Давай, ищи, в натуре!
- Стыдно, Альберт. После всех моих наставлений ты продолжаешь говорить
"в натуре".
Он знал, что мое терпение иссякает, и ни с того ни с сего заметался.
Потом сел на развалившуюся кромку тротуара, веки его сомкнулись, а
волосатое тело напряглось. Спустя некоторое время принялся рыть землю, пока
не улегся мордой на передние лапы. Напряжение у него спало, он задрожал,
как всегда случалось перед вычесыванием блох. Так продолжалось с добрую
четверть часа, после чего Блад перевернулся на спину, обратив к ночному
небу голое брюхо. Передние лапы он подогнул, а задние вытянул.
- Извини, - сказал он, - ничего не чувствую.
Мне это все изрядно надоело. Стоило, пожалуй, хорошенько наподдать ему
сапогом, однако я видел, что пес старался. Не получилось. Жаль, конечно, я
действительно хотел трахнуться, но что тут поделаешь?
