Эллисон Харлан - Бег С Черной Королевой
Харлан ЭЛЛИСОН
БЕГ С ЧЕРНОЙ КОРОЛЕВОЙ
Только за десертом он заговорил о том, что ему пора собираться. Она
даже не заметит, как он уйдет, и уйдет гораздо дальше, чем она думает.
Она заплакала.
- Я с тобой. Ну, пожалуйста, возьми меня.
Как объяснить ей, что взять ее туда он не сможет? Ему нельзя брать с
собой ничего и никого. Пытаясь успокоить ее, он повторил, что для нее он
останется здесь. Рядом с ней.
Она решила, что он говорит о своем присутствии в переносном смысле.
Привычка употреблять иной раз поэтические сравнения придавала ему особое
очарование в ее глазах.
- Мне не нужна память о тебе, мне нужен ты сам.
- Это я и буду. Просто другой я, следующий.
Последние слова вызвали новый поток слез. Он обошел вокруг
полированного столика, который она, готовясь к долгожданному свиданию, так
старательно протерла специальным составом с запахом лимона, крепко обнял
ее, и горькое чувство утраты пронзило его от этого запаха, от легчайшего
аромата ее свежевымытых волос.
- Я люблю тебя, - проговорила она сквозь рыдания.
Он ответил, что знает и что тоже любит ее. Уверял, все обойдется и
плакать не стоит. Все это было совершенно справедливо. Еще он сказал, что
она даже не поймет, что с нею больше не он. То есть он, конечно, но
другой. И это была тоже чистейшая правда, хотя настроение у нее от этого
не улучшилось.
Затем он честно сказал, что думает.
- Знаешь, это не любовь. Мы сошлись на перекрестке жизни, твоей и
моей.
Смысл его слов не дошел до нее. Она понимала только одно: он разлюбил
ее и готов бросить.
Она выбежала из комнаты и заперлась в ванной, а он потихоньку вышел,
не желая причинить ей еще большее страдание, потому что, если быть честным
до конца, он любил ее сильнее, чем всех женщин, которые были у него в
жизни.
В этой жизни он прожил всего одиннадцать месяцев.
Он снял с вешалки куртку, взял шарф, не забыл и маленький подарок,
который обнаружил на своем рабочем столе, - стеклянную фигурку панды,
красиво перевязанную ленточкой. Вряд ли удастся провести ее с собой, но
чем черт не шутит.
Нужно попробовать, и не только потому, что для нее было бы жестоким
ударом обнаружить, что подарок, с любовью выбранный ею, забыт на столе. Он
хотел попробовать, потому чувствовал: ее он должен запомнить.
Он неизбежно забудет ее, как и многих других, до нее, что были во
множестве его прошлых жизней. Но как ребенок в память о чудесном лете
хранит какую-нибудь необыкновенную раковину или камень, так и он всякий
раз пытался пронести с собой дорогую для него вещицу.
В кабине допотопного, скрипучего лифта он почувствовал, что вот-вот
уйдет. Ощущение напомнило ему, как начинается грипп. Он узнал это
недомогание еще когда они сидели за столом. Сухость и неприятное
пощипывание в горле. Затем состояние, которое ему никогда не удавалось
определить: будто в горло проскочил большущий кусок мороженого. Болели
суставы, слезились глаза.
Хорошо, что он угадал приближение этого состояния и успел уйти до
того, как исчезнет. Она, бедняжка, не пережила бы, произойди замена его
двойником на ее глазах.
Он прислонился к стенке кабины, надеясь, что лифт не вызывали снизу и
ему посчастливится уйти не замеченным никем, пока лифт не достигнет
первого этажа. Он судорожно хватал воздух, словно рыба, выброшенная на
берег. Еще мгновение - и его не стало.
Кабина опустела, лишь в воздухе таяло искрящееся облачко, да
чувствовался сладковатый запах: так пахнут нагретые солнцем гроздья,
которые вот-вот брызнут соком.
А он ушел из эт
