Эллин Стенли - Свет Мой, Зеркальце, Скажи
СТЕНЛИ ЭЛЛИН
Свет мой, зеркальце, скажи...
Меня предупредили об открывшейся язве.
Там, заявил медик из страховой компании, ткнув своим пальцем "туда", в
двенадцатиперстную кишку. Нервное напряжение действует на нее, как
наждачная бумага. Отдохните. Успокойтесь.
Потому в тот момент я не слишком удивился резкой боли "там", будто всю
мою желчь собрали в шприц и вкололи в это самое уязвимое место.
Но как, черт возьми, можно оставаться спокойным с этой непонятной
пороховой вонью в ванной комнате? И этой полнотелой совершенно неподвижной
женщиной, видимо, убитой из лежащего рядом с ней револьвера?
Мой револьвер!
Господи Боже!
Из проигрывателя в гостиной к моему ужасу продолжала звучать "Carmina
Burana" Карла Орфа, наполняя пространство музыкой. Хор с воздетыми пивными
кружками восхвалял полнотелых женщин и оглашенно вторил тенору.
Бедный Карл Орф! Слишком пронацистский для моей жены, в девичестве
Джоан Береш, дочери Джулиуса Береша, владельца крупной химчистки на углу
Бродвея и 90-ой улицы, обслуживающей за 24 часа.
Ты помнишь эту забавную сценку? Ты её воскрешаешь вновь, заткнув
ладонями уши.
- Пит, прошу тебя, прекрати!
- Ты это просишь из-за Дахау? Орф - композитор. Он не убивал евреев.
- Я знаю. Заткни его.
- Ты преувеличиваешь и устраиваешь театральные сцены.
- Это право семитки. Итак, прекрати это или я пну твой чертов
проигрыватель ногой.
Я выключил музыку.
- Иногда я спрашиваю себя, почему ты вышла замуж за shegetz.
- Потому что ты тогда прекрасно целовался.
Неисправимая шлюха. Это не истинная причина. Она желала произвести на
свет shegetz сама. Высокого крепкого блондина с голубыми глазами, вылитую
копию папы Пита. Внутри - Моисей Меймонид, а снаружи - Пит Хаббен.
И она добилась своего, произведя на свет Николаса, нашего бесподобного
сына. И она пожрала бы его, истинная "мамаша идиш", если бы его не охранял
заботливый отец.
Olim laсus colueran, - пел тенор.
- Хватит! Довольно! Заткнись! - закричал я.
Воцарилась гнетущая тишина.
Непонятная тишина в доме и на улице.
Ах, если бы сейчас по мановению волшебной палочки смогли исчезнуть
труп и пистолет...
Я узнал револьвер, но не узнавал женщины.
Тем не менее, весь вспотев от волнения, с разрывающимся сердцем, я
признавался себе, что между нами были какие - то отношения, ибо останки
дамы лежат в моей ванной комнате, в закрытой квартире, стоящей на
телеохране закрытой сети Шеридан Сквер, в Гринвич Виллидж, а она
полураздета, следовательно, не могла прийти в таком виде с улицы.
Подчеркнул множественное число: отношения...
Нет, она женщина видная: высокая, белолицая, с длинными черными как
смоль волосами, подведенными тушью глазами, накрашенными ярко-розовой
помадой крепко сжатыми губами, на теле скандальное нижнее белье,
воскрешающее вкусы борделей Бель Эпок: черный кружевной бюстгальтер с
дырочками для сосков, черные подтяжки для черных же чулок, черные туфли на
десятисантиметровой шпильке.
- Боже, когда последний раз я такую обувь видел в витринах?
И все нижнее белье из черной кисеи.
Черное, розовое и белое. Меловая фигура, как гейша. Обтянутые тканью
бедра почти ослепительной белизны. И красное. Струящаяся по пластмассовой
перламутровой бельевой корзине кровь, а на плиточном полу - лужа. Капли
крови блестят в мягких складках уголков рта, опущенных к подбородку.
Да...
Ее поза позволяет предположить, что убийство произошло в момент
молитвы. Бельевая корзина отодвинута от стены, труп на коленях перед ней с
повернутой в сторону го
