Цвейг Стефан - Закат Одного Сердца
Стефан Цвейг
Закат одного сердца
Для того чтобы нанести сердцу сокрушительный удар, судьба
не всегда бьет сильно и наотмашь; вывести гибель из
ничтожных причин - вот к чему тяготеет ее неукротимое
творческое своеволие. На нашем невнятном человеческом языке
мы называем это первое легкое прикосновение поводом и в
изумлении сравниваем его невесомость с могучим действием,
которое он оказывает впоследствии; но подобно тому как
болезнь возникает задолго до того, как она обнаруживается,
так и судьба человека начинается не в ту минуту, когда она
становится явной и неоспоримой. Она долго таится в глубинах
нашего существа, в нашей крови, прежде чем коснется нас
извне. Самопознание уже равносильно сопротивлению, и почти
всегда оно тщетно.
Старик Соломонсон - у себя на родине он имел право
именоваться коммерции советником Соломонсоном - проснулся
однажды ночью в номере гостиницы на озере Гарда, где он
проводил пасхальные праздники со своей семьей, - проснулся
от жестокой боли: будто тисками сдавливало живот, дыхание с
трудом вырывалось из напряженной груди. Старик испугался:
он страдал болезнью печени, и у него часто бывали колики, а
между тем, вопреки совету врачей, он не поехал лечиться в
Карлсбад, а предпочел сопровождать свою семью на юг.
Опасаясь серьезного приступа, он в страхе ощупал свой
большой живот и, несмотря на мучительную боль, несколько
успокоился: давило только под ложечкой, очевидно из-за
непривычной кухни, а может быть, это легкое отравление -
нередкий случай среди туристов в Италии. Со вздохом
облегчения он отвел дрожащую руку, но боль не проходила и не
давала дышать. Тогда он, кряхтя и стеная, тяжело поднялся с
постели, надеясь движением разогнать боль. И в самом деле,
когда он встал на ноги и особенно когда сделал несколько
шагов, ему сразу стало легче. Но в темной комнате было
тесно, и, кроме того, он боялся разбудить жену, которая
спала рядом, на второй кровати, и совершенно напрасно
встревожилась бы. Поэтому он накинул халат, надел ночные
туфли на босу ногу и осторожно пробрался в коридор, решив
немного походить там.
В ту минуту, когда он отворял дверь в коридор, через
настежь раскрытые окна с церковной башни донесся бой часов,
четыре полнозвучных удара, замирающие мягким трепетным
звоном за озером: четыре часа утра.
В коридоре было темно, но старик отчетливо помнил, что он
очень длинный и прямой. Старик шагал из конца в конец, не
нуждаясь в освещении, глубоко дыша и радуясь тому, что боль
понемногу проходит; он уже хотел вернуться в комнату, как
вдруг его остановил неясный шум. Где-то совсем близко
что-то скрипнуло, послышался шорох, тихий шепот, и узкая
полоска света из приоткрытой двери на мгновение прорезала
темноту. Что это? Невольно старик прижался в угол, -
конечно, не из любопытства, а из вполне понятного опасения,
что кто-нибудь увидит, как он, словно лунатик, среди ночи
разгуливает по коридору. Но в то мгновение, когда блеснул
свет, он увидел - или ему померещилось, - что из
приоткрывшейся двери выскользнула женская фигура в белом и
скрылась в противоположном конце коридора. И верно - у
одной из последних дверей тихо щелкнула ручка. И опять все
замерло во мраке.
Старик вдруг зашатался, словно его ударили прямо в
сердце. Там, в самом конце коридора, где предательски
щелкнула ручка, там были... там ведь были только его
собственные комнаты, трехкомнатный номер, который он снял
для своей семьи. Жена - он оставил ее всего несколько минут
тому назад крепко с
