Цвейг Стефан - Лепорелла
Стефан Цвейг
Лепорелла
Имя ее было Кресченца Анна Алоиза Финкенгубер, возраст -
тридцать девять лет, рождена вне брака в горной деревушке
Циллерталя. В графе "особые "приметы" ее книжки домашней
прислуги стояла черта, означающая "не имеется"; но если бы
чиновникам вменялось в обязанность указывать характерные
особенности внешнего облика, им достаточно было бы одного
взгляда, чтобы записать: сильное сходство с ширококостой,
худой, загнанной лошадью. Ибо несомненно было что-то
лошадиное в этом смуглом, удлиненном и в то же время
скуластом лице с отвислой нижней губой, в тусклых глазах,
почти лишенных ресниц, и прежде всего в жестких, точно
войлок, волосах, жирными прядями прилипших ко лбу. И
походкой она напоминала выносливых упрямых лошадей, которые
зиму и лето угрюмо волокут деревянные повозки вверх и вниз
по тряским горным дорогам. Отдыхая после работы, Кресченца
дремала, слегка отставив локти и сложив на коленях узловатые
руки, безучастная ко всему, словно усталая кляча, которую
только что распрягли и отвели в конюшню. Все в ней было
жестко, топорно, тяжеловесно. Думала она медленно, понимала
туго; все новое лишь с трудом, как сквозь пустое сито,
просачивалось в ее сознание. Но если какое- нибудь новое
впечатление, наконец, проникало в ее мозг, она держалась за
него цепко и жадно. Она никогда не читала - ни газет, ни
молитвенника, - едва умела писать, и неуклюжие каракули в
тетради расходов по кухне чем-то напоминали ее
неповоротливую, угловатую фигуру, лишенную даже намека на
женскую округлость форм. Таким же жестким, как лоб, бедра,
руки, весь костяк, был и голос; невзирая на сочный
тирольский говор, он скрипел, точно ржавое железо, что,
впрочем, казалось вполне естественным, - так редко
Кресченца, никогда не произносившая лишнего слова,
пользовалась им. И никто никогда не слышал ее смеха; это
тоже сближало ее с животными, ибо неразумным божьим тварям,
вместе с даром речи, безжалостно отказано в величайшем благе
- в способности выражать свои чувства вольным и неудержимым
смехом.
Как незаконнорожденный ребенок, она была воспитана на
средства общины, с двенадцати лет жила в людях, работала
судомойкой на извозчичьем заезжем дворе, где вызывала
всеобщее удивление своим поистине яростным усердием, и,
наконец, возвысилась до ранга поварихи в солидной гостинице
для туристов. Изо дня в день Кресченца подымалась в пять
утра и до поздней ночи скребла, чистила, мела, вытрясала,
выколачивала, топила, стряпала, месила, катала, гладила,
перемывала и гремела кастрюлями. Никогда не уходила со
двора, нигде не бывала, кроме как в церкви; солнце заменял
ей огненный круг конфорки, а лес - тысячи и тысячи поленьев,
наколотых ею за долгие годы.
Потому ли, что четверть века ожесточенного тяжелого труда
вытравили из нее все женственное, потому ли, что она сама
круто и односложно пресекала все поползновения, мужчины не
докучали ей. Единственной ее радостью были деньги, наличные
деньги, которые она копила с упорством крестьянки и
фанатизмом отверженной, не желавшей под старость снова
давиться горьким хлебом общественного призрения в
какой-нибудь богадельне. Только ради денег это темное
существо в тридцать семь лет решилось впервые покинуть
тирольские горы. Профессиональная посредница по найму
прислуги, проводившая свой летний отдых в тех краях и
видевшая, как Кресченца с утра до вечера надрывается на
работе, сманила ее в Вену, посулив двойное жалованье. Всю
дорогу Кресченца ничего не ела и не про
