Цвейг Стефан - Фридрих Ницше
Стефан Цвейг
Фридрих Ницше
Биографическая повесть "Фридрих Ницше" известного австрийского писателя
Стефана Цвейга (1881 - 1942) не издавалась в России более 60 лет.
Перевод - C. И. Бернштейна.
Я ценю философа в той мере,
в какой он способен служить образцом.
Несвоевременные размышления
Трагедия без партнеров
Сорвать лучший плод бытия
значит: жить гибельно.
Трагедия Фридриха Ницше - монодрама: на сцене своей краткой жизни он
сам является единственным действующим лицом. В каждом лавиной низвергающемся
акте стоит одинокий борец под грозовым небом своей судьбы; никого нет рядом
с ним, никого вокруг него, не видно женщины, которая смягчала бы своим
присутствием напряженную атмосферу. Всякое движение исходит только от него:
несколько фигур, вначале мелькающих в его тени, сопровождают его отважную
борьбу немыми жестами изумления и страха и постпенно отступают как бы перед
лицом опасности. Никто не решается вступить в круг этой судьбы; всю свою
жизнь говорит, борется, страдает Ницше в одиночестве. Его речь не обращена
ни к кому, и никто не отвечает на нее. И что еще ужаснее: она не достигает
ничьего слуха.
Лишена партнеров, лишена реплик, лишена слушателей эта беспримерная в
своем героизме трагедия Фридриха Ницше; нет в ней и места действия, нет
пейзажа, декораций, костюмов: она разыгрывается как бы в безвоздушном
пространстве мысли. Базель, Наумбург, Ницца, Сорренто, Сильс-Мариа, Генуя -
все эти географические имена не обозначают в действительности место его
пребывания: это - только верстовые столбы вдоль измеренной огневыми крыльями
дороги, холодные кулисы, безмолвный фон. В действительности, декорация
остается в этой трагедии неизменной: замкнутость, одиночество, мрачное,
бессловесное, безответное одиночество, непроницаемый стеклянный колпак,
покрывающий, окружающий его мышление, одиночество без цветов, без красок и
звуков, без зверей и людей, одиночество даже без божества, оцепенелое,
опустошенное одиночество первобытного мира - мира довременного и пережившего
все времена. И особенно ужасна, особенно невыносима и в то же время особенно
причудлива и непостижима пустынность, безотрадность его мира тем, что этот
глетчер, эта скала одиночества высится среди американизированной страны с
семидесятимиллионным населением, в центре новой Германии, которая звенит и
свистит железными дорогами и телеграфом, гремит шумом и гамом сборищ, в
центре болезненно-любознательной культуры, которая ежегодно выбрасывает в
мир сорок тысяч книг, в сотне университетов ищет новых проблем, в сотнях
театров ежедневно смотрит трагедии - и в то же время ничего не чует, ничего
не знает, ничего не подозревает об этой величайшей драме человеского духа,
которая разыгрывается в самом ее центре, в ее самом глубоком ядре.
Ибо в самые великие мгновения для трагедии Фридриха Ницше ни зрителей,
ни слушателей, ни свидетелей в немецком мире нет. Вначале, пока он говорит с
профессорской кафедры и сияние Вагнера бросает на него отраженный свет, его
речь еще возбуждает некоторое внимание. Но чем более он углубляется в самого
себя, чем глубже он проникает в эпоху, тем слабее становится отзвук на его
речь. Один за другим в смятеньи встают друзья и враги во время его
героического монолога, испуганные возрастающим пылом его экстазов, и он
остается на сцене своей судьбы в убийственном одиночестве. Беспокойство
овладевает трагическим актером, замечающим, что он говорит в пустоту; он
повышает голос, он кричит, жестикулирует с удвоенной энерг
