Хилл Сьюзен - Однажды Весенней Порой
Сьюзен Хилл
Однажды весенней порой
Пер. - Т.Озерская.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Она притворила за собой дверь, и стало совсем темно и тихо. Она стояла,
и с выгона до нее долетал слабый сухой аромат папоротников. Сушь; три
недели сияло солнце. Это утомило ее. Но весь апрель и май шли дожди, и это
тоже было тяжко - неустанный глухой стук по крыше дома. Ей казалось, что
она не способна ничего замечать, что ничто не может ее трогать; дождь или
жара, ночь или день - все это существовало вне ее, за пределами ее горя" И
все же горе саднило, как незаживающий ожог или царапина, раздражало,
мешало.
Она постояла, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, и потом стала
спускаться по узкой тропинке между овощных грядок и дальше - между
яблоневых деревьев - туда, где стоял курятник. Ночь была тиха, из рощицы,
слева от дома, не долетало ни уханья сов, ни шелеста листвы.
Внезапно она подумала: я одна. Я совершенно одна на всей земле: нет
кругом ни людей, ни животных, ни птиц, ни насекомых, ни дыханья, ни стука
сердец, ничто не движется, не растет, листья не шевелятся и высохла трава.
Нет ничего.
А потом родилось новое чувство. Нет, не чувство. Одиночество было
чувством - страхом перед пустым домом, перед долгими днями и ночами,
непоправимым отторжением от нее Бена - все это она чувствовала. Сейчас
было другое. Состояние. Непреложность. Просто она была совершенно одна.
Но вот облако сползло с лика луны, и стало чуть светлее, и серые стволы
яблонь и округлые вершины вязов проступили из мрака. Все было бесцветно,
но обрело формы. Она медленно двинулась вниз по саду. Было только девять
часов. Последние дни августа. Теперь из вечера в вечер она будет на
несколько минут раньше загонять кур в курятник, и эти минуты станут
приближать зиму. Ей не хотелось думать о зиме.
Когда на лугу закричал осел, она остановилась в страшном испуге,
потрясенная до самых основ своего существа, до потери ощущения самой себя,
потрясенная внезапностью этого крика и его грустью, ибо ей всегда чудилась
в нем какая-то печаль и боль, какая-то отчаянная мольба о помощи, о
спасении. Хотя Бен смеялся над ней и говорил, что осел вполне счастлив
теперь и быть иначе не может, когда в его распоряжении луг в целый акр
величиной и он получает от них обоих столько ласки. А брат Бена, Джо,
рассказывал ей о животных, живущих в Африке, - о гиенах, и зебрах, и
шакалах, крики которых куда ужасней, - часто рассказывал, хотя он только
читал о них в книгах, только в воображении слышал их крики. Джо много,
много чего рассказывал ей, рассказывал все, что знал сам - либо из книг,
либо интуитивно постигая окружающий мир. А у Джо был на редкость острый
слух, как ни у кого, - он знал голоса всех птиц и как эти голоса меняются
со сменой времен года и мог отличить, кто прошелестел, прячась в подлеске,
- кролик, или лисица, или горностай. Джо. Уже минула неделя - нет, больше
- с тех пор, как здесь был Джо. Сейчас время уже не ускользало от нее так,
как в те первые недели, когда утро и вечер, понедельник или пятница и все
часы между сливались воедино и все были лишены смысла.
Снова закричал осел, заслышав ее шаги, и теперь она не испугалась и
негромко позвала его. Зачем Бен купил осла? Привел домой - на мягкой
веревке, обвязанной вокруг натертой до крови шеи, - в подарок ей, да и
себе тоже, как он сказал... привел живое существо, которое будет им
принадлежать. Бен набрел на него за Лонг-Сикет: на шее осла был толстый
кожаный хомут, осел был привязан цепью к дереву возле д
