Хатчинсон Дейв - Тир-На-Ногг
Дейв Хатчинсон
Тир-на-нОгг
(C) 2001, Гужов Е., перевод
Птицы пели весь день. Они прилетали и сидели на телефонных проводах
перед нашим окном, словно ноты на нотном стане, партитура какого-то
причудливого мюзикла. Не знаю, сколько еще я смогу это выдерживать.
Конец сезона. Уже подмерзало, и большая часть бывшей зелени сдалась
оттенкам нижней части спектра в волнах розового и красного, ржавого и
коричневого. Можно представить, что цвет проходит весь спектр до самой
инфракрасной невидимости, становясь чистым тепловым излучением, мягким,
нежным и уютным, словно свечение огня зимнем вечером в камине.
Похоже, что ничего больше здесь не изменилось. Лужайки так и спускаются
к гальке; холмы, темные и взлохмаченные вереском, так и стоят плечом к плечу
по ту сторону узкого озера. И мол все еще здесь, просто выступающий в воду
деревянный ящик, ставший жертвой энтропии, гниющие сваи, скользкие от травы
и водорослей, изношенные и потертые резиновыми подошвами беспечных
каноистов, вырывавших клок доски то здесь, то там, которые никто не трудился
заменять. Мне кажется, что доски просто устали, позволяя себе мягко
осыпаться по собственному позволению.
Беспорядок, как-то сказал мне Хей, это естественное состояние вещей. Мы
измеряем ход времени количеством изменений, которые видим вокруг: дерево
стало выше, камень выветрился чуть больше, у человека стало чуть больше
морщин...
Наверное, поэтому прошлое кажется ближе здесь, когда сидишь на поле,
наблюдая, как озеро неторопливо набегает на берег, словно старик,
потягивающий мятную настойку. Можно не обращать внимания на разнообразные
ссадины энтропии, сосредоточившись вместо этого на Большой Картине, той, в
которой меняются только краски в строгой последовательности, в долгом
медленном ритме сезонов. Это могла бы быть любая осень, в любом году...
"Я хочу спросить. Почему тебя зовут Мартышкой?"
Черт, ведьма снова подкралась незаметно. Как ей это, к дьяволу,
удается? "Я не помню", ответил я, не глядя на нее. "Наверное, это была
шутка."
Сзади вежливо фыркнули: "Шутка?"
"Одна из шуток Хея. У некоторых странное чувство юмора." Я глянул через
плечо. "А как с твоим?"
Стоя в твидовом жакете и прогулочных брюках, с волосами, зачесанными
назад в болезненно выглядящий шиньон, она наклонила голову набок и смотрела
на меня, словно я был музейным экспонатом. Кем с ее точки зрения я вполне
мог быть. По меньшей мере двадцать пять лет разделяло нас и, как обычно, я
находился по другую сторону уравнения.
"Он убил человека", снова напомнила мне она.
"Прекрасно. Я приду на суд." Что звучало весьма забавно, потому что мы
оба знали, что никакого суда не будет. Хозяева Бенедикты (в настоящее время
- и мои тоже) не имели намерения видеть Хея в суде. Не считая того, что при
этом возникло бы страшное нарушение секретности и они скорее убили бы Хея,
чем позволили ему явиться в британский суд, их интересовали только те вещи,
которые он захватил с собой, когда вышел из их суперохраняемого дома в
Оксфордшире, вещи, которые он унес в своей голове - воистину чудесные и
темные таланты, которые он развил ради них.
В те недели, что мы разыскивали Хея, она пользовалась любой
возможностью, чтобы напомнить мне об убийстве. Она выкатывала это через
каждую пару дней, обычно когда у меня появлялись признаки ослабления
энтузиазма. В один запомнившийся унынием и моросью день в Линкольншире она
упомянула об этом семь раз за утро. Она пыталась отдалить его от меня. Твой
старый друг убил человека, М
