Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Хайнлайн Роберт - Ковентри


РОБЕРТ ХАЙНЛАЙН.
КОВЕНТРИ
— Хотите ли вы что-нибудь сказать, прежде чем вам будет объявлен приговор? — Кроткие глаза Главного Судьи изучали лицо обвиняемого. В ответ на его вопрос последовало угрюмое молчание. — Ну что ж, жюри установило, что вы нарушили один из основных принципов, занесенных в Завет, и что этим поступком вы причинили вред другому свободному гражданину. По мнению жюри и суда, вы сделали это умышленно и заранее знали о возможности причинения вреда свободному гражданину. Поэтому вы приговариваетесь к выбору
Альтернативы.
Опытный наблюдатель мог бы заметить легкий испуг, мелькнувший на той маске безразличия, с которой молодой человек предстал перед судом. Страх был неразумным: принимая во внимание его преступление, приговор был неизбежен — но разумные люди не приемлют такой приговор.
Подождав соответствующее время, Судья повернулся к бейлифу:
— Уведите его.
Заключенный внезапно поднялся, опрокинув стул. Он окинул горящим взглядом собравшуюся публику и быстро заговорил.
— Подождите! — воскликнул он. — Я хочу вам кое-что сказать!
Несмотря на грубую манеру поведения, в нем было некое благородное достоинство дикого зверя, загнанного в угол Он взирал на окружавших так, словно они были собаками, готовыми накинуться на него.
— Ну? — требовательно спросил он. — Ну? Могу я говорить или нет? Было бы самой злой шуткой во всей этой комедии, если бы осужденный не смог наконец высказать свое мнение.
— Вы можете говорить, — сказал Главный Судья тем же самым неторопливым голосом, каким он объявил приговор, — Дэвид Мак-Киннон, сколько желаете и любым образом, каким вы желаете. В свободе речи нет никаких ограничений даже для тех, кто нарушил Завет. Пожалуйста, говорите, магнитофон включен.
Мак-Киннон с отвращением взглянул на микрофон, стоявший перед ним.
Сознание того, что любое слово, сказанное им, будет записано и проанализировано, парализовало его.
— Я не просил делать записи, — проворчал он.
— Но они должны быть у нас, — терпеливо ответил Судья, — для того чтобы другие могли определить, поступили ли мы с вами справедливо или нет. Окажите нам любезность, пожалуйста.
— А... ну что ж, ладно! — Он неохотно уступил этому требованию и заговорил в микрофон:
— Мое выступление вообще не имеет никакого смысла, но как бы то ни было, я буду говорить, а вы будете слушать. Вы рассуждаете о своем драгоценном Завете, как если бы он был чем-то святым. Я не согласен с ним и не приемлю его. Вы ведете себя так, будто он вам с неба послан.

Мои предки сражались во Второй Революции, но они сражались за то, чтобы уничтожить суеверия, а не за то, чтобы тщеславные дураки могли создавать новые.
В те дни были мужчины! — Он надменно огляделся по сторонам. — А что осталось сегодня? — Осторожные, идущие на компромисс «надежные» заморыши, в жилах которых течет вода. Вы так тщательно спланировали весь ваш мир, что лишили его всей прелести бытия.

Нет больше голодных, нет обиженных. Ваши корабли не тонут, а поля неизменно дают хорошие урожаи. Вам даже удалось укротить погоду — дождь стал таким вежливым, что идет только после полуночи...

Однако непонятно, почему после полуночи вы ведь все ложитесь спать в девять часов.
И если у кого-нибудь из вас, смиренных людишек, возникает неприятная эмоция — да сгинет сама мысль об этом, — вы тут же бежите трусцой в ближайшую клинику и лечите свои смиренные умишки. Слава богу, я никогда не поддавался этой дурацкой привычке. Спасибо, я уж сохраню свои собственные чувства — неважно, плохи они или нет.
Вы даже не лож





Содержание раздела