Фицджеральд Френсис Скотт - Мой Невозвратный Город
Ф.Скотт Фицджеральд
Мой невозвратный город
Эссе
И был паром, медленно плывущий на рассвете через Гудзон от джерсийского
берега, - самый первый из открывшихся мне символов Нью-Йорка. Прошло пять
лет, мне уже исполнилось пятнадцать, и школьником я снова приехал в этот
город, чтобы посмотреть Айну Клэр в "Квакерше" и Гертруду Брайен в
"Печальном мальчике". В обеих я был влюблен меланхолично и безнадежно и,
совсем запутавшись в своих чувствах, никак не мог разобраться, в кого же
больше, вот они и стали чем-то единым и прекрасным - Девушкой, еще одним
из символов Нью-Йорка. В пароме воплотился успех, в девушке - романтика.
Шло время, я изведал и то и другое, но был еще и третий символ, казалось
утраченный навеки.
А нашел я его еще пять лет спустя, в пасмурный апрельский день.
- Кролик! - крикнул я. - Эй, Кролик!
Но он меня не услышал. Такси рванулось вперед, на углу мы притормозили,
и я увидел его снова. Раздвигая толпу, он стремительно шел по испещренному
дождем тротуару, в своем рыжеватом плаще и всегдашнем коричневом костюме;
я с изумлением заметил у него в руке легкую трость.
- Кролик! - крикнул я опять и осекся. Я еще учился в Принстоне, а он
уже стал нью-йоркским жителем. Мы должны были встретиться через час, пока
же он совершал свою обычную дневную прогулку, помахивая тростью и не
обращая внимания на усиливающийся дождь; он весь ушел в свои мысли, и
прерывать их было бы преступлением. Такси тащилось вдоль тротуара, мы
никак не могли обогнать Кролика, и я все смотрел на него и все больше
поражался: совсем не тот неприметный и застенчивый эрудит из Холдер-Корт,
которого я знал. Он печатал шаги, сосредоточенно размышляя и глядя прямо
перед собой, и весь его вид свидетельствовал, что новая обстановка
подходит ему необычайно. Мне было известно, что он живет вместе с тремя
другими молодыми людьми, освободившимися от всех университетских
строгостей и запретов, но дело было не только в этой свободе, и, глядя на
Кролика, я впервые открыл для себя то, что придает человеку такую
уверенность, - дух столицы.
До этого я знал только тот Нью-Йорк, который знают все приезжие. Я был
вроде Дика Уиттингтона, глазеющего на ученых медведей, вроде крестьянского
парня из Прованса, у которого на парижских бульварах голова пошла кругом.
Так и я просто восхищался тем, что мне показывали, и более благодарного
зрителя не могли бы и ожидать люди, создавшие небоскреб "Вулворт" и
рекламу "Бег колесниц", поставившие музыкальные комедии и серьезные пьесы.
Нью-йоркский стиль жизни с его показным блеском я ценил больше, чем ценил
его сам Нью-Йорк. Но когда мне присылали в университет безличные
приглашения на балы молодежи, я никогда не ездил - как видно, боясь, что
реальность пошатнет мои представления о нью-йоркском великолепии. Да и к
тому же та, о ком я не без самодовольства упоминал в разговорах как о
"моей девушке", была со Среднего Запада, и притягательный центр
мироздания, понятно, располагался именно там, а Нью-Йорк я считал по сути
жестоким и бездушным, и другим он мне предстал лишь однажды, когда Она,
оказавшись там проездом, озарила неземным светом кафе на крыше отеля
"Риц".
Но потом - увы! - я потерял ее бесповоротно, и мне потребовалось
вкусить жизни настоящих мужчин. В тот день, увидев Кролика, я понял, что
Нью-Йорк - это как раз такая жизнь. Неделей раньше монсеньер Фэй водил
меня обедать в "Лафайет", где мы любовались блистательной выставкой
закусок, запивая их кларетом; мы выглядели не менее достойно,
