Фейхтвангер Лион - Семья Опперман
Лион Фейхтвангер
Семья Опперман
Пер. с нем. - И.Горкина.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВЧЕРА
Человеческий сброд ничего так не
страшится, как разума. Глупости
следовало бы ему страшиться, пойми
он, что воистину страшно.
Гете
Шестнадцатого ноября, в день своего пятидесятилетия, доктор Густав
Опперман проснулся задолго до восхода солнца. Это было досадно: день
предстоял утомительный, и накануне он решил хорошо выспаться.
С постели ему видны были поредевшие верхушки деревьев и клочок неба.
Небо высокое и ясное, без обычного в ноябре тумана.
Он потянулся, зевнул. Решительно откинул - все равно уже не спалось -
одеяло с широкой, низкой кровати, гибким движением сбросил на пол обе
ноги, вынырнул из тепла простынь и одеял в холодное утро, вышел на балкон.
Перед ним тремя уступами сбегал вниз, до самого леса, его небольшой
сад; справа и слева высились лесистые холмы, и напротив, за далекой
зеленой ложбиной, поднимались холмы и темнели леса; с маленького
невидимого отсюда озера, от сосен Груневальда тянуло приятной свежестью.
Глубоко и с наслаждением вдыхал он в великой тишине предутреннего часа
лесной воздух. Издалека глухо доносились удары топора. Он с удовольствием
вслушивался, равномерный стук подчеркивал глубокую тишину. Оглядывая свои
владения, Густав Опперман испытывал, как всегда, радостное чувство. Кто,
невзначай попав сюда, мог бы подумать, что находится в каких-нибудь пяти
километрах от Гедехтнискирхе, центра западной части столицы? Да, он
действительно выбрал для своего особняка лучший уголок Берлина. Здесь и
сельский покой, и все преимущества большого города. Всего несколько лет,
как он выстроил этот небольшой дом на Макс-Регерштрассе, но ему кажется,
что он сросся с ним и с лесом, что каждая сосна стала частицей его самого.
Он, маленькое озеро и песчаная дорога, закрытая, к счастью, для
автомобильного движения, неотделимы друг от друга.
Он постоял недолго на балконе, почти бездумно вбирая в себя утро и
любимый пейзаж. Продрог. С удовольствием подумал, что до обычной утренней
прогулки верхом остался еще целый час. Забрался снова в тепло постели.
Заснуть, однако, ему не удалось. Проклятый день рождения. Разумнее
всего было бы, конечно, уехать из Берлина и тем самым спастись от всей
этой сутолоки. Но раз уж он здесь, придется хотя бы ради брата Мартина
заехать сегодня в контору. Служащие - такова уж их природа - обидятся,
если он лично не примет их поздравлений. Ну, что там говорить. Не очень-то
приятно сидеть и выслушивать смущенные пожелания подчиненных.
Конечно, настоящий шеф фирмы считал бы это в порядке вещей. Шеф фирмы.
Смешно. Мартин - вот кто настоящий делец, не говоря уже о Жаке Лавенделе и
о доверенных Бригере и Гинце. Нет, лучше ему и впредь держаться от дел как
можно дальше.
Густав Опперман шумно зевает. Человеку в его положении следовало бы,
черт побери, быть более радужно настроенным в день своего пятидесятилетия.
Разве он на хорошо прожил свои полвека? Вот лежит он, владелец красивого,
по собственному вкусу построенного и обставленного дома, обладатель
крупного текущего счета в банке и весьма значительной доли в предприятии,
любитель и признанный знаток книг, спортсмен, удостоенный золотого жетона.
Оба его брата и сестра очень привязаны к нему, у него есть друг, которому
он может довериться, множество приятных знакомых, женщины в любом числе,
прелестная подруга. Чего же еще? Если у кого-нибудь могут быть основания
для хорошего настроения в такой день, так это именно у него. Почему ж
