Фейхтвангер Лион - Автобиографические Заметки
Лион Фейхтвангер
Автобиографические заметки
Пер. с нем. - С.Апт, В.Вальдман.
ОПЫТ АВТОБИОГРАФИИ
Я немало повидал на своем веку. Страны и люди, успех и неуспех, тяжелое
и сравнительно благополучное материальное положение, война, немецкая
военная дисциплина, арест в Тунисе, дни революции и реакции в
непосредственной близости от тех, кто руководил событиями. Однако я не
думаю, чтобы эти внешние обстоятельства оставили глубокий след в моем
творчестве. Я пробовал свои силы в разных видах поэзии: в драме и в
эпическом романе, в драматическом романе, в комедии, - и на самом
разнообразном материале, обращаясь к истории, к политике, к широким и
узким темам современности. Мне часто говорили, что меня нельзя подвести
под какую-либо формулу, отнести к какой-либо школе. Но, оглядывая ныне, в
сорок два года, в зените своего жизненного пути, все, что я сделал, и
пытаясь найти какой-то общий знаменатель, какую-то общую линию,
связывающую мои книги со мной, с моей жизнью и друг с другом, - я думаю,
что, при всей кажущейся разнице между ними, я всегда писал только одну
книгу, книгу о человеке, поставленном между действием и бездействием,
между властью и познанием.
Спору нет, сравнивая свое довоенное творчество с послевоенным, я
замечаю кое-какие различия. Но мне думается, что война не внесла в мое
творчество нового содержания. Стихотворение, напечатанное мною в конце
1914 года в якобсоновской "Шаубюне", - кажется, это были первые
революционные стихи, опубликованные в Германии, - я смог без каких-либо
изменений сделать лейтмотивом революционной драмы, написанной в 1919 году.
Однако война вызвала значительные динамические перемены в моей
писательской деятельности, она избавила меня от вкусовщины, от чрезмерно
высокой оценки формально-эстетического элемента, нюанса и научила меня
смотреть в корень. Я понял, что никакое индивидуальное видение мира, даже
если оно с формально-артистической стороны и совершенно, не может быть
конечной целью искусства. И еще я научился весьма скептически относиться к
компромиссам, которых требует драма. Война расширила мой кругозор, она
отучила меня судорожно копаться в самом себе.
В Германии мне жилось не так-то легко, за границей я добился
литературного признания раньше, чем на родине. И слава богу. Ибо благодаря
этому я сохранил независимость от литературного окружения и сумел уберечь
свои мерила от обусловленности местной модой и границами определенной
страны. Трое из моих современников оказали на меня очень большое влияние,
знакомство с их творчеством изменило мою работу. Генрих Манн изменил мою
интонацию, Деблин - мой повествовательный, Брехт - мой драматический
стиль.
Если что-либо меня поражало, то это явная неодинаковость людей до войны
и после нее. И явная их одинаковость. Я испугался, увидев, что многие мои
современники, пройдя через войну, нисколько не изменились, а дикая,
варварская деловитость тех, кто возвысился благодаря войне, меня не раз
отталкивала. Я пытался понять и тех, что ушли в свою скорлупу, и тех, что
почти слепо бросались в водоворот новых событий. Преодолеть противоречие
между послевоенным временем и довоенным, внутренне перерасти разрыв между
эпохами - это, но-моему, самая трудная задача. Большую ее часть мне еще
предстоит выполнить.
1927
АВТОПОРТРЕТ
Я рос в католическом южногерманском городе, не очень большом. В этом
городе было мало неподдельного, настоящими были, собственно, только
окрестности, прекрасные государственные собрания картин и кни
