Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Устинов Питер - Убийцы


Питер Устинов
Убийцы
В каком возрасте убийце следует уходить на покой? Этот
жгучий вопрос волновал мосье Амбруаза Плажо, вновь
назначенного шефа бюро французской сыскной полиции Сюртэ,
именуемого отделом депортации. В функции этого отдела входило
обеспечение безопасности высокопоставленных иностранных гостей
Франции посредством задержания всех потенциальных террористов
и временной высылки их в отдаленные места. Оторвавшись от
лежавшей перед ним на столе кипы документов, мосье Плажо
окинул изучающим взглядом сидящего напротив человека и
нахмурил чело.
- Итак, вы утверждаете, что у вас сложились весьма приятные
отношения с моим предшественником, мосье Латием?
- О да, мосье. Его отставка была для нас всех тяжелым
ударом.
- Для всех? Так вы не один? Сколько же вас?
- Всего шестеро. Члены Интернационала нигилистов.
- Нигилизм перестал существовать еще к концу прошлого века.
- Так кое-кто считает.
Плажо вздохнул. Слова собеседника и забавляли, и
интриговали его, но, будучи примерным служакой, Плажо не мог
позволить себе выказать ни малейших эмоций. Он снова пробежал
глазами документы. Самый древний из них, хрупкий и
пожелтевший, был датирован восемнадцатым июля тысяча девятьсот
третьего года. К документу была приложена фотография
преисполненного достоинства молодого человека, чья длинная
шея, увенчанная головой с гривой пышных черных волос,
вырастала из стоячего воротника с бабочкой, который был ему
велик на несколько размеров. Звали юношу Братко Звойнич.
Продолговатый нервный почерк давно скончавшегося полицейского
сообщал, что Звойнич был задержан по просьбе генерального
консула Черногории как подозреваемый в принадлежности к терро-
ристической организации.
Плажо быстро пролистал остальные документы в досье
Звойнича. В тысяча девятьсот десятом году он был снова
арестован, на этот раз под именем Бруно Сильберберга.
- Почему вы изменили фамилию на Сильберберг?
- Как, я был и Сильбербергом? Знаете, за свою жизнь я
сменил столько имен, теперь и не вспомнишь толком, почему я
выбирал именно то или это.
- Понятно.
Глянув поверх очков, Плажо сравнил юношу на фотографии с
сидящим перед ним высохшим, сморщенным старым астматиком. Он
облысел - ни прядки, ни даже тени волос. Голова его сияла
точно полированная и - видно следствие какого-то несчастья -
застыла в самом неловком положении. Утратившая подвижность,
рассеченная сзади морщинами шея и большие набрякшие веки -
одно из них, вздувшись, как парус, закрыло на три четверти его
правый глаз - придавали старику сходство с черепахой,
глубокомысленной и одновременно нелепой.
На воротнике пиджака отчетливо виден был ярлычок фирмы -
воротник оттопыривался сам собой, желая объять давно иссохшую
плоть. Улыбка, навечно застывшая на лице, выражала не столько
добродушие, сколько иронию, как бы подчеркивая: старик
немногого ждет от людей; но твердые складки в уголках рта
наводили на мысль, что он привык получать от людей больше, чем
они готовы были ему предложить. В страстном и приторном
выражении его лица проскальзывало нечто левантийское*:
отрешенность, причастность к истории, дремотная сонливость,
сменившая годы напряженные, кипучие, презрение ко всему
материальному, усталое разочарование в недолговечной суетности
бытия.
* Левант - традиционное название древних стран восточного
Средиземноморья, жителям которых приписывалась чрезмерная
утонченность и изощренность нравов.
Голос его, приглушенный пылью и черным табаком, звучал еле
слышно. Хрупкие





Содержание раздела