Уэбб Уэнди - Многогранность
Уэнди Уэбб
Многогранность
Иные выходят, вырываются, говорят с нею. Иные остаются, прячутся где-то
там, в сознании, - как она сама прячется. Жалко, не выходят, - Джейни бы
их поубивала. Может, она и тех убьет, кто смеет говорить, вот как сейчас.
Может, ЕЕ убьет, - себя? Если посмеют, ежели подберутся поближе, станут
опять обижать ее своими словечками. Сожмись в комок, дальше уйди, в себя,
в самый темный угол забейся. Жди. Гляди.
"Хреноватенько, Джейни. Плохо сегодня себя вела. Плохо, плохо. А теперь
- давай, миленькая, расплачивайся". - И нож, ножичек-то - взад и вперед по
запястью.
Джейни не больно, нет. Смотрит, а бороздки ножа - кожу дерут, кровь
проливают, а боли нет - нетушки, боль - не ей за боль отвечать. И как вела
себя - не жалеет, горько только, что Тейтум, праведница, ее накрыла.
Ну, ясно, узнала Тейтум, она всегда узнает. Все они узнают... время от
времени.
Нож выпадает из руки - прямо на пол, а Тейтум не подняла, не
прогнулась, что ли, а может - решила, что с нее хватит, наказала - и
ладно.
Джейни пялится на платье, новенькое, только-для-воскресной-школы, а в
груди уже туго, быстро грудь-то наливается, а кровь на зеленом силоне -
жуть до чего темная. Снежинки падают, с чего это ветер поднялся, несет их,
кружит, и летят белые звездочки в разбитое кухонное окно, прямо на
подоконник каменный, растресканный, и на черные поленья заднего двора, и -
мяконько так - оседают на Джейниных туфельках из прессованной черной кожи.
Тина пришла - объявилась. Переминается с ноги на ногу, как лягушонок,
что пытается удержаться у кувшинки на листе. Смотрит, как тают снежинки.
"Дже-е-йни, ты гля-янь. Правда, хорошенькие? Маме бы понравились, и Бо -
тоже". Любопытство исчезает быстро - так, как и возникло. "Давай рисовать?
У меня краски новые, целая коробка". И потом - ласково, она всегда так, -
"Давай я с тобой поделюсь?"
Малолетка. Джейни ее презирает, соплячку, ни черта на свете не видит,
кроме того, чего ей сейчас хочется. Джейни обхватывает себя руками,
крепко, туго. Малышка - это уже из новеньких, раздражает, сил нет. Джейни
передергивается от холода, веющего из разбитого окна. Злость снова
нарастает. Ей что, заняться нечем, только беспокоиться о ребенке, хнычущем
насчет порисовать?
"Нет, какой бардак, ты только глянь, а ведь воскресенье, вот-вот гости
придут". Бетти морщит от отвращения носик, собирает осколки стекла,
выбрасывает в мусорное ведро под раковиной. Срывает одну фиалочку, в
комнате - полно растений, на полу - батареи цветочных горшков, куда ни
глянь. Срывает - обвинительным жестом. "Это что такое? Новое слово в
культуре садоводства? Нет, уж это ты прибереги для Хейзел, она у нас такая
- вся из себя телевизионная. А я - нет, я на все пойду, чтоб у тебя в
комнате было чисто". Бетти наклоняется, поднимает одинокий синий тапок,
порванный пиджак, изничтоженный школьный галстук, забрасывает в комод.
"Хорошо хоть, ни Бо, ни твоя мать не видят этот разгром". - Пальцем
щекочет шею Джейни, подмигивает лукаво. - "Им бы это не понравилось. Ни
капельки не понравилось. Так что будем это считать нашим маленьким
секретом".
Бетти подхватывает горстью ледяные кубики из перевернутого ведерка, не
глядя, через плечо бросает в раковину. "Виски, значит. А ведь сегодня -
день Господень". Стул с высокой спинкой, лежавший боком на полу,
поднимается, придвигается к столу - в самый раз настолько, чтоб не
стукнуться о край. "Нет, им, конечно, наплевать, воскресенье или нет.
Время выпить - так и время,
