Уинтерсон Дженет - Страсть
ДЖЕНЕТ УИНТЕРСОН
СТРАСТЬ
Перевод Е. Каца
под редакцией М. Немцова
Посвящается Пэт Каванах
Благодарю Дона и Рут Ренделл, предоставивших мне для
работы кров, всех жителей Блумсбери, а особенно Лиз
Колдер. Особая благодарность Филиппе Брюстер за терпение.
В гневе уплыв далеко от отцовского дома
И миновав по пути Симплегадские скалы,
Ныне живешь ты в земле, что зовется чужбиной.
Еврипид. "Медея"
ИМПЕРАТОР
Наполеон любил кур так страстно, что заставлял своих поваров готовить их
день и ночь. Ну и кухня у него была: полно всевозможной птицы - еще холодные
тушки висят на крючьях, другие медленно вращаются на вертеле, но большинство
уже в отбросах, потому что Император занят.
Странно так подчиняться своему аппетиту.
Это стало моей первой обязанностью. Службу я начал шеевёртом, но прошло
совсем немного времени, и я уже трюхал с блюдом курятины по глубокой грязи в
его палатку. Я ему нравился, потому что был маленьким. Я льщу себе. Он не
испытывал неприязни ко мне. Императору не нравился никто, кроме Жозефины, а
Жозефина нравилась ему примерно так же, как куры.
Императору не прислуживали те, кто был выше пяти футов двух дюймов. Слуг
он держал маленьких, а лошадей - больших. Любимая лошадь была ростом в
семнадцать ладоней*; ее хвост можно было трижды обернуть вокруг туловища
взрослого мужчины, а остатка хватило бы на парик его любовнице. У лошади был
дурной глаз; в ее стойле валялось почти столько же мертвых конюхов, сколько
кур бывало на кухонном столе. Тех, кого чудовище не убивало одним ударом
копыта, выгонял хозяин: либо недостаточно блестела конская шкура, либо удила
зеленели.
______________
* Около 173 см. - Прим. пер.
- Новая власть должна изумлять и ошеломлять, - говорил Император. А еще он
говорил что-то вроде "хлеба и зрелищ". Поэтому не удивительно, что нового
конюха отыскали в цирке, и головой он едва доставал лошади до холки. Чтобы
почистить чудовище скребницей, ему приходилось вставать на стремянку с крепким
основанием, но если нужно было его выгуливать, он высоко подпрыгивал и
шлепался прямо на лоснящуюся спину; лошадь вставала на дыбы, фыркала, но
сбросить его не могла, даже когда тыкалась мордой в землю, а задние ноги
задирала к господу богу. Потом карлик и лошадь исчезали в туче пыли и скакали
по много миль, карлик цеплялся за гриву и улюлюкал на своем забавном языке,
которого никто из нас не понимал.
Зато сам он понимал все.
Этот человек рассмешил Императора, а лошадь не смогла его одолеть -
поэтому он остался. Я тоже остался. И мы стали друзьями.
Однажды мы сидели в кухонной палатке, и вдруг колокольчик зазвонил так,
будто за него дергал сам дьявол. Мы повскакали с мест: один бросился к
вертелу, другой плюнул на серебро и зашоркал по нему вихоткой, а мне пришлось
снова натянуть сапоги и приготовиться топать по перемерзшим колеям. Карлик
засмеялся и сказал, что с лошадью легче, чем с ее хозяином, но нам смешно не
было.
Наконец курица - на блюде, вся в петрушке, которую повар выращивает в
кивере убитого. Снаружи валит так, что я - будто фигурка в детском стеклянном
шарике с метелью. Надо сильно щуриться, чтобы не потерять желтое пятно -
палатку Наполеона. Никому больше не разрешается зажигать свет по ночам.
Топлива не хватает. Далеко не у всех в армии есть даже палатки.
Я вхожу, а он сидит в одиночестве и держит в руках глобус. Не замечает
меня, крутит его, держа обеими руками так нежно, словно это женская грудь. Я
негромко кашляю, он поднимает взгляд, и на лице у него - ст
