Сэндзё Киони - Последнее Лето В Ильзенге
Сэндзё Киони.
Последнее лето в Ильзенге
Пролог. 2044 год.
Площадь, несмотря на сумерки, или, наоборот, благодаря привнесенному ими
налету интимности, была переполнена молодежью, словно поднос - горохом. Огни
магазинов по периметру, молочно-белые неяркие фонари, парочка фонтанов, а в
центре памятник, который всегда поражал заезжих путешественников своей
солидностью: его массивность подавляла, теперь таких уж не делают... Молодежь,
одетая пестро - местами косплей, местами отживающая свое вторая волна
унисекса, - эта молодежь вела себя шумно, напористо и агрессивно, как и
подобает золотой когорте юношества в просвещенном городе Европы.
- Атанас! Атана-ас! Ну послушай, давай возвратимся в "Сахозу"! Мне эта
затея с самого начала не понравилась! - Черноволосая миниатюрная девушка,
подняв на спутника карие, с поволокой, глаза, безостановочно теребила его за
рукав. - Атанас!
- Гюль, подруга... - ее долговязый спутник флегматично покачал головой. -
Твои причуды сведут с ума кого угодно.
- Только не тебя, твердокаменный! - обозлилась "подруга". - Я так понимаю,
ты отказываешься? - Атанас усмехнулся. - Какого черта! - возмущенно начала
Гюль, однако сейчас же настроение ее переменилось, и она продолжала все более
жалобно:
- Это неправильно, смертный должен подчиняться своему хозяину, а ты... Я
могу убить тебя, в конце концов!
- Ну, убьешь ты меня, - по-прежнему ровным и несколько скучным тоном
возразил болгарин, - и кто другой согласится терпеть твой скверный характер?
Ручаюсь, что я уникален.
Гюль надулась и замолчала. Она стала вампиром лишь полгода назад, по
внезапной прихоти, и Атанас пока не убедил ее, что правила, регулирующие жизнь
клана, изобретались не ради красного словца. Сам-то он сызмальства вращался в
среде бессмертных и четко знал, как полагается вести себя с нежитью. Вот и
сегодня, когда они встретили в "Сахозе" старшего, Атанас вел себя подчеркнуто
почтительно. Заинтересовавшийся ими вампир был не из тех иерархов, что
известны всем от мала до велика, однако чувствовалась в нем немереная сила
вперемешку с глубокой проникновенной печалью, совершенно не свойственной
нынешним Нимани, Виллабранка, Шрагелям и прочим семейным общинам. Незнакомец
посоветовал девушке и ее спутнику прогуляться на центральную площадь, где они
могут наткнуться на образец идеального апостола - так и сказал, Гюльшаян даже
втихомолку прыснула, представив себе какую-нибудь обветшавшую развалину.
Болгарин смеяться не стал, он никогда не подтрунивал над чужим опытом. Что
касается Гюль, подчинившейся так же беспрекословно, Атанас недоумевал:
своенравная, капризная и порою чересчур жестокая бессмертная, кажется,
испугалась как дитя, встретив взрослого сородича.
Вокруг словно в мокрые ладоши захлопали, и стая голубей миновала
путешественников, приземлившись в отдалении, у ног седобородого, бедно одетого
старикашки, крошившего булку перед памятником. Гюль шарахнулась, выругавшись,
- она боялась птиц.
- Вот погань какая!
Старикашка поднял голову и с живейшим интересом уставился на парочку.
- Они вас не испачкают, - мирно сказал он. - А могу отогнать их, если
хотите.
Не дожидаясь ответа, он наклонился к копошащейся груде перьев и теплой
плоти под ногами.
- На сегодня все, ребятки. Летите домой...
С воркотней и шумом стая взмыла вверх.
- Вы ими управляете? - с любопытством спросил Атанас. И кивок старикашки
расставил все по местам.
- Вы - апостол?
- Со стажем, - грустно усмехнулся дед.
- А мы вас искали, - с детской
