Стюарт Мэри - Полые Холмы (Мерлин 2)
Мэри Стюарт
Полые холмы
("Мерлин" #2).
* КНИГА ПЕРВАЯ. ОЖИДАНИЕ *
1
Высоко в небе пел жаворонок. Ослепительный солнечный свет лился на
мои смеженные веки, и с ним изливалась птичья песнь, будто пляска струй
отдаленного водопада. Я открыл глаза. Надо мной выгибался небесный свод, и
там, в вышине, в сиянье и синеве весеннего дня, затерялся невидимый
пернатый певец. Воздух пропитали нежные, пряные ароматы, рождая мысли о
золоте, о пламени свечей, о молодых влюбленных. Но тут подле меня
зашевелилось нечто не столь благоуханное, и грубый молодой голос позвал:
- Господин!
Я повернул голову. Оказалось, что я лежу в углублении на траве, а
вокруг цветут кусты дрока, словно унизанные сверху донизу золотистыми
пахучими язычками пламени, зажженного весенним солнцем. Рядом на коленях
стоял мальчик. Лет, наверное, двенадцати, грязный, нечесаный, в одежде из
грубой коричневой ткани, плащ из кое-как сшитых шкур, весь в дырах. В
одной руке посох. Не нужно было и принюхиваться, чтобы угадать его
занятие: кругом в зарослях дрока паслись его козы, общипывая с кустов
молодые зеленые колючки.
При первом же моем движении он вскочил и попятился, поглядывая на
меня из-под спутанной гривы волос одновременно со страхом и надеждой.
Стало быть, он меня еще не ограбил. Я покосился на его тяжелый посох,
прикидывая сквозь одурь боли, под силу ли мне сейчас справиться даже с
таким юнцом. Но он, как видно, возлагал надежды только на вознаграждение.
Он указал куда-то за стену кустарника.
- Я поймал твоего коня, господин. Вон он там стоит привязанный. Я
думал, ты умер.
Я приподнялся на локте. Солнечный день, слепя, закачался вокруг.
Цветки дрока дымились на солнце, как маленькие кадильницы. Медленно
наплывая, вернулась боль, а с нею и память.
- Ты сильно покалечился?
- Пустяки. Только вот рука. Дай срок, все заживет. Ты говоришь,
поймал моего коня? А видел ты, как я упал?
- Да. Я был вон там. - Он махнул рукой туда, где кончался цветущий
дрок и округло вздымался голый склон холма, испещренный серыми грядами
скал, поросших зимним терновником. А дальше открывалась пустая и
бескрайняя даль небес: в той стороне было море. - Я видел, как ты ехал
этой долиной от моря, медленно-медленно. Я подумал, то ли болен, то ли
спит в седле. А потом конь оступился - в яму, верно, копытом угодил, - и
ты полетел на землю. Ты недолго пролежал без памяти. Я только-только
подошел сверху...
Он не договорил - челюсть у него отвисла. Потрясенный, он смотрел,
как я с трудом приподнялся, упираясь левой рукой, сел и осторожно положил
себе на колени покалеченную правую руку. Она страшно распухла, из-под
корки спекшейся крови сочилась свежая красная влага. Верно, я упал на
руку, когда свалился с лошади. Спасибо, что потерял сознание. Теперь боль
накатывалась волнами - то подымется, то отпустит, как прибой на галечном
берегу, но дурнота прошла, голова хоть и болела от ушиба, но работала
ясно.
- Матерь милосердная! - Пастушок побледнел. - Значит, конь тебя вовсе
не сбрасывал?
- Нет. Я ранен в бою.
- Но у тебя нет меча.
- Потерялся. Неважно. Зато у меня есть кинжал и одна здоровая рука.
Нет, нет, не пугайся. Мой бой кончен. Тебя никто не обидит. А теперь, если
ты подсадишь меня в седло, я, пожалуй, поеду.
Он подал мне руку, и я встал. Мы находились на краю зеленого
плоскогорья, там и сям поросшего кустами дрока, над которым возвышались
одинокие нагие деревья, принявшие причудливые, вымученные позы на
непрестанном соленом ветру. Ниже того места,
