Старджон Теодор - Летающая Тарелка Одиночества
Теодор СТАРДЖОН
ЛЕТАЮЩАЯ ТАРЕЛКА ОДИНОЧЕСТВА
Если она мертва, со страхом подумал я, мне уже никогда не отыскать ее
среди этого половодья серебристо-белого лунного света, заливающего собой и
белесое, окаймленное широкой пенной полосой море, и белые, белые дюны
песчаного пляжа. Почти всегда самоубийцы, прежде чем прострелить себе сердце
или заколоться, тщательно обнажают грудь, и тот же самый необъяснимый инстинкт
побуждает собирающихся утопиться раздеться догола, прежде чем войти в воду.
Ах, если бы чуть раньше или чуть позже, размышлял я, и на дюны легли бы
тени, а ночной бриз унес прочь проклятую пену прибоя. Теперь же единственной
на всем берегу тенью была моя, крошечным пятнышком лежавшая под самыми моими
ногами. Она была черной и густой, и напоминала тень дирижабля, парящего высоко
над землей и отбрасывающего на песок легкий, бегучий след.
Да, поспеть бы мне раньше, подумалось мне, и я, возможно, увидел бы, как
она бредет по серебряному берегу, отыскивая уединенное местечко, чтобы
умереть. Чуть попозже, и мои ноги сами отказались бы бежать по вязкому,
сводящему с ума песку, который предательски раздается под тобой, как только
начинаешь двигаться хоть немного быстрее.
Мои ноги действительно вскоре взбунтовались, и я неожиданно упал на
колени, часто, со всхлипом, дыша. Но плакал я не по ней - пока не по ней. Мне
просто не хватало воздуха. Вокруг царил настоящий хаос: неистовствовал ветер,
водяные брызги летели, казалось, со всех сторон, и в глазах рябило от
налагавшихся друг на друга красок и тонов, которые вовсе не были красками, а
были лишь оттенками белого, белесого и серебристо-белого. Если бы этот цвет
мог превратиться в звук, он прозвучал бы как шорох воды по песку; если бы мои
уши обладали зрением, они смогли бы увидеть его.
Я скорчился на песке в самом центре этого водоворота света, и лежал до тех
пор, пока на меня не накатилась приливная волна. Сначала она была мелкой и
стремительной; коснувшись моих колен, она вскипела и разбилась на тысячу
пляшущих на поверхности цветочных лепестков, но уже в следующий момент упругая
стена бурлящей воды промочила меня до пояса.
Мне пришлось протереть глаза кулаком, чтобы они снова обрели способность
видеть. Соленая морская вода у меня на губах по вкусу напоминала слезы, и
казалось, будто эта светлая ночь плачет и кричит в полный голос.
Потом я увидел ее.
***
Ее белые округлые плечи слегка выдавались над холмами водяной пены. Должно
быть, она почувствовала мое присутствие (возможно, я закричал), ибо обернулась
и увидела меня, стоящего на коленях на берегу. В следующий миг ее кулачки
взлетели к вискам, лицо страшно исказилось, и, издав пронзительный вопль, в
котором смешались ярость и отчаяние, она шагнула вперед и с головой ушла под
воду.
Вскочив, я сбросил башмаки и ринулся за ней в волны прибоя. Я что-то
кричал и беспомощно шарил в воде руками, хватая качавшиеся на волнах
серебристые лунные блики, которые превращались у меня под пальцами просто в
соленую морскую прохладу. Я преследовал ее по пятам, и в конце концов ее тело,
подхваченное волнами, тяжело ударило меня в бок, а налетевший пенный вал
хлестнул по лицу и опрокинул нас обоих.
Окунувшись с головой в плотную, густую воду, я невольно ахнул, открыл
глаза и, переворачиваясь, увидел, как качнулась куда-то в сторону вытянутая,
зеленовато-белая луна Потом я снова почувствовал под ногами жадный,
проваливающийся зыбучий песок, и вдруг понял, что моя рука запуталась в ее
всплывающих волосах
