Слизар Генри - Три Мили До Марлейбоуна
Генри Слезар
Три мили до Марлейбоуна
Перевод Е. Елшина
Мэри было больно сознавать, что уже никогда она не услышит
нетерпеливого звона колокольчика из спальни на втором этаже. Не будет
и этих многочисленных подъемов и спусков по устланным ковром
ступенькам с серебряным подносом в руках, на котором она ежедневно
приносила отцу завтрак, обед и ужин. Теперь эта спальня наверху пуста.
С похорон Мэри провожал домой мистер Богаш - адвокат ее отца.
Теперь, после его смерти, Богаш стал ее адвокатом - как часть всего
перешедшего ей по наследству. В машине он похлопал ласково ее по руке
и сказал:
- В ближайшие дни нам с вами предстоит длительный деловой разговор.
Как вы, вероятно, знаете, завещанием вашего отца все отдается вам.
Имеется значительная сумма денег, недвижимое имущество и предприятие.
Вместе с тем это означает, что на вас ложится большая ответственность
правильно всем этим распорядиться.
Последнюю часть фразы он произнес более тихим, но торжественно-
наставительным тоном. "Значительное состояние, большая
ответственность", - машинально повторяла про себя Мэри. Как она устала
от всего этого сегодня: нравоучения, советы, сожаления. Поэтому она
вздохнула с облегчением, когда мистер Богаш наконец уехал и оставил ее
наедине с Софи, экономкой, еще совсем не старой и бодрой женщиной.
Софи была предана семье Сомерсетов, у которых прослужила уже более
десяти лет. Она всегда проявляла материнские чувства к Мэри, хотя
иногда ее поучения вызывали протест.
Вот и сейчас Софи вышла в гостиную с послеполуденной почтой и
начала свои обычные причитания:
- Вы должны прежде всего подумать о себе, деточка. Я уже говорила
вам об этом тысячу раз, хотя сейчас это стало еще более актуальным,
чем раньше. Мэри, вам нужно составить план дальнейшей жизни, выход
замуж...
- Софи, пожалуйста. Мы можем поговорить с тобой об этом в какое-
нибудь другое время? Это что, почта?
Софи стояла, сложив руки на груди, и наблюдала, как Мэри открывала
желтые конверты и с какой-то отрешенностью читала телеграммы
соболезнования. Большинство из них было от деловых партнеров отца;
казалось, что их были десятки. Через некоторое время горестные слова
скорби слились в единую бессмысленную и беспорядочную мешанину.
Затем она вдруг вскрикнула:
- Софи!
Экономка вздрогнула, опасаясь начала новых рыданий. Однако Мэри
улыбалась, глаза ее блестели.
- Софи, это от дяди Вернона. Дядя Верной! Он жив, Софи, он
собирается прибыть на похороны.
- Но мы только что вернулись с похорон.
- Я полагаю, он не знал точной даты. В телеграмме сказано, что он
постарается прибыть как можно быстрее. Телеграмма из Нью-Йорка. Дядя
Верной жив, Софи! Брат моего отца. Я не видела его со времени, когда
была маленькой девочкой.
- И где же он был все это время?
- Везде, я думаю, по всему свету. Он работал в театре. Пел и
танцевал. Однажды он играл даже самого короля Англии, Софи; блестящая
была постановка. - Она внимательно перечитала телеграмму. - Я думала,
что он, возможно, уже умер. Мы ничего не слышали о нем очень давно...
- Хм, - произнесла Софи, ее губы сжались, выражая неодобрение. -
Пение и танцы - все это хорошо. Но что это за человек, который ничего
не давал о себе знать до момента, пока не умер его брат?
- Отец никогда не говорил много о дяде Верноне. Я не думаю, что они
ладили друг с другом. Он всегда появлялся как-то внезапно, неожиданно.
Последний раз это было, когда мне исполнилось двенадцать...
- Вы и сейчас себя ведете так, словно вам двенадцат
