Сент-Экзюпери Антуан - Среди Ночи Голоса Врагов Перекликаются Из Окопов
Антуан де Сент-Экзюпери
Среди ночи голоса врагов перекликаются из окопов(1)
Перевод: С французского Ю. А. Гинзбург
В глубине подземного укрытия несколько человек - лейтенант, сержант, трое
солдат - снаряжаются, чтобы пойти в дозор. Один из них, тот, что напяливает
шерстяной свитер - холод стоит жестокий, - маячит передо мной в темноте. Он
еще не просунул голову в ворот, руки путаются в рукавах, движения медленные и
неуклюжие по-медвежьи. Глухие проклятья, ночная щетина, разрывы поодаль... Все
это составляет странную смесь из сна, пробуждения и смерти. Долгие сборы
бродяг перед тем, как снова взять тяжелый посох и отправиться в путь.
Загнанные в землю, вымазанные землей, с руками в земле, как у садовников, эти
люди не созданы для наслаждения. Женщины отвернулись бы от них. Но вот они
потихоньку выкарабкиваются из грязи к звездам. Под землей, под этими глыбами
промерзшей глины пробуждается мысль, и я думаю, что там, напротив, в тот же
час другие люди так же снаряжаются и натягивают на себя такие же шерстяные
свитера; они выпачканы той же землей и вылезают из той же глины, из которой и
сотворены. Там, напротив, та же земля пробуждается к мысли через людей.
Так по ту сторону, лейтенант, твой собственный образ медленно поднимается
навстречу гибели от твоей руки. Он от всего отказался, чтобы, как и ты,
защищать свою веру. Его вера - это и твоя вера тоже. Кто согласился бы умирать
иначе, как за истину, справедливость, любовь к людям?
Мне скажут: "Кого-то обманули - либо их, либо тех, что напротив". Но мне
сейчас плевать на политиков, спекулянтов, мыслителей-надомников из обоих
лагерей. Они дергают за веревочки, сыплют громкими словами и полагают, что
руководят людьми. Они полагают, что люди настолько наивны. Но если громкие
слова и пускают корни, как семена, развеянные по ветру, - это значит только,
что ветру на пути встретились тучные земли, пригодные нести груз урожая. И
пусть кто-то цинично воображает, что разбрасывал песок вместо зерен:
распознавать хлеб - дело земли.
Дозорные готовы, и мы двигаемся через поле. Стерня похрустывает у нас под
ногами, и мы то и дело спотыкаемся в темноте о камни. Я провожаю до границы
этого мира тех, кто получил приказ зайти в глубь узкой долины, отделяющей нас
от противника. Ширина ее - восемьсот метров. Она оказалась под навесным
артиллерийским огнем обеих сторон, и крестьяне ее покинули. Долина безлюдна,
затоплена водами войны, посреди ее спит затонувшая деревушка. В ней живут
теперь только призраки, тут остались одни собаки; днем они, должно быть,
рыскают в поисках жалкого пропитания, а по ночам их, изголодавшихся,
охватывает ужас. И к четырем часам утра вся деревня в смертельной тоске воет
на белую, как кость, луну высоко в небе. "Вы должны разузнать, не прячется ли
там противник", - приказал командир. Надо думать, противник задает себе тот же
вопрос, и такой же дозор отправляется в путь с той стороны.
С нами идет комиссар. Я забыл, как его звали, но лица его я никогда не
забуду. Он мне сказал: "Ты их услышишь... Когда будем на передовой, попробуем
окликнуть неприятеля на том склоне... Иногда они отвечают..."
Я его ясно вижу, этого человека: он опирается на суковатую палку (наверно,
легкий ревматизм), у него лицо пожилого сознательного рабочего. Вот он-то,
могу поклясться, возвысился над политикой и борьбой партий. Он возвысился над
враждующими исповеданиями веры. "Жаль, что в нынешних обстоятельствах мы не
можем изложить противнику нашу точку зрения..."
О
