Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Сенкевич Генрик - Старый Слуга


Генрик Сенкевич
Старый слуга
Наряду со старыми управителями, приказчиками и лесниками с лица земли
почти совсем исчез и вымирающий тип старого слуги. Помню, в годы моего
детства у родителей моих еще служил один из таких мамонтов; но недалеко то
время, когда лишь кости подобных ископаемых будут изредка находить ученые
где-нибудь на старых кладбищах, под толстым слоем забвения. Звали его
Миколай Суховольский, и был он шляхтичем из шляхетского поселка Сухая Воля,
о котором часто упоминал в своих рассказах. К отцу моему Миколай перешел по
наследству от его блаженной памяти родителя, при котором был ординарцем во
времена наполеоновских войн. Когда Миколай поступил в услужение к моему
деду, он и сам в точности не помнил и на вопрос этот отвечал, понюхивая
табак:
- В ту пору и я еще был желторотым, да и у пана полковника, упокой
господи душу его, еще молоко на губах не обсохло.
В доме моих родителей он исполнял самые разнообразные обязанности: был
и официантом и лакеем; летом в роли приказчика присматривал за жатвой, в
зимнюю пору - за молотьбой; у него хранились ключи от винного погреба, от
чуланов и кладовой, он же заводил и часы, но прежде всего он брюзжал.
Я не помню случая, когда бы Миколай обошелся без воркотни. Ворчал он и
на отца моего и на мать; я боялся его, как огня, хотя и любил; в кухне он
затевал перебранку с поваром, молодых лакеев таскал за уши по всему дому и
никогда ничем не был доволен. Когда он бывал под хмельком, что случалось с
ним каждую неделю, все его сторонились; и не то чтобы он позволял себе
вступать в пререкания с паном или с пани, но как привяжется он к кому-либо,
так и ходит за ним целый день и все придирается и зудит.
За обедом он стоял за стулом отца, но сам не прислуживал, а только
следил за прислуживающим лакеем и с необыкновенным ожесточением отравлял ему
существование.
- Зевай, зевай по сторонам, - ворчал он, - я тебе покажу, как
оглядываться. Видали! Нет того, чтобы мигом подать, будет теперь волочить
ноги, как старая корова в походе. Ты только оглянись еще раз! Он не слышит,
что его пан зовет... Перемени пани тарелку. Чего пасть разинул? Ну что?
Видали? Нет, вы посмотрите на него!
В разговоры, ведущиеся за столом, он всегда вмешивался и всегда всему
противился. Иной раз, бывало, отец, сидя за столом, обернется к нему и
скажет:
- Миколай, после обеда вели Матеушу запрягать лошадей: мы поедем
туда-то.
А Миколай:
- Ехать надумали? Отчего же не ехать? Ого! На то и лошади. Пусть-ка
лошадки себе ноги поломают по такой дороге. Визит так визит. Господам-то
можно. Разве я запрещаю? Я не запрещаю. Отчего бы и нет! И счета могут
погодить, и молотьба может погодить. Визит-то - он больше к спеху.
- Наказание с этим Миколаем! - крикнет подчас отец, выйдя из себя.
А Миколай свое:
- Да разве я говорю, что я не дурак. Я знаю, что дурак. Управитель-то
поехал любезничать с княжеской экономкой в Неводов, а господам с визитом
нельзя ехать? Или их визит хуже княжеской экономки? Можно слуге, можно и
пану.
И уж как заладит старый брюзга одно и то же, невозможно его унять.
Мы, то есть я и меньшой брат, боялись его, как я уже упоминал, чуть ли
не больше, чем нашего гувернера, ксендза Людвика, и несомненно больше, чем
обоих родителей. С сестрами он обходился учтивее. Даже называл их
"паненками", хотя они были моложе, зато нас "тыкал" без всяких церемоний.
Для меня, однако, было в нем не" что особенно притягательное - это пистоны,
которые он всегда носил в кармане. Не раз, быв





Содержание раздела