Сван Анни Эмилия - Бельчонок И Ёлочка
Анни Эмилия Сван
Бельчонок и ёлочка
Высоко-высоко, на самой верхушке ели, примостилось старое сорочье гнездо.
Его прежняя владелица, сорока с длинным хвостом, улетела, и никто даже не
знает - куда. Но в один прекрасный день в гнезде поселились новые обитатели.
Их было всего двое - белка-муж и его веселая, светлоглазая женушка. Они были
так счастливы и так преданно любили друг друга! Об этом мог бы порассказать
заяц, а уж ему-то можно верить. Ведь у Йёссе такие большущие глаза и такие
длиннющие уши, что он знает обо всем, что происходит в лесу. И как же ему было
не знать обо всем об этом? Правда, злые языки поговаривают, что заяц, когда
скачет по лесу, разносит сплетни по всей округе. Но думаю, это всего-навсего
наговор.
Так вот, в один прекрасный день молодой супруг сидел на ветке и лущил
шишки. И вдруг из гнезда послышался тоненький писк.
Ах, подумать только, в прежнем сорочьем гнезде лежали уже трое маленьких,
голых и слепых бельчат. И папа-белка, сам не свой от радости, поцеловал
маму-белку прямо в усы.
- Спасибо, спасибо тебе, милая женушка! - сказал он.
Малышей назвали: Курре, Карре и Кирре. Мило, не правда ли?
В гнезде было два окошечка. Мама-белка заткнула мхом одно из них.
- Чтобы не дуло и малыши не простудились, - сказала она муженьку, и тот
одобрительно кивнул головой.
- Ты всегда так умна и предусмотрительна, - сказал он. - Такой прекрасной
жены нет ни у одного папы-белки во всем лесу.
Но вторую оконную отдушину мама не стала затыкать мхом, и через нее
бельчата стали смотреть на мир, как только у них открылись глаза.
Рядом с большой елью, укрывавшей беличье гнездо, росла милая юная елочка.
Она была такая тихая и серьезная. Лучшего ребенка никто бы себе не пожелал.
Скромно стояла она на своем месте под защитой матушки и лишь иногда поднимала
вверх свою крону и простирала вперед веточки. Она смотрела на беличье гнездо,
а оттуда глядела вниз пара живых крошечных глазок, а маленькая косматая
головка весело кивала молодой елочке.
То был Кирре, самый младший малыш, самый проворный и самый своевольный из
всех троих. Частенько он чуть не вываливался вниз головой из гнезда, и
невозможно перечислить, сколько за ним водилось разных фокусов и плутовских
проделок. Папа-белка то и дело бранился, а мама тысячу раз умирала от страха
за него.
- И все же он самый красивый из наших малышей, - кивала на Кирре мама. -
Посмотри только, - говорила она своему муженьку, - какое у него мягкое и
гибкое тельце. Не говоря уж об ушках. А такие хорошенькие кисточки на ушках,
как у него, редко встретишь. Он унаследовал их от моей покойной бабушки. Она
была одной из самых красивых белок в здешних краях.
- Еще бы, - поддержал ее муж. - Ты тоже в нее уродилась.
Юная елочка тоже никогда не видела бельчонка проворнее Кирре. И что бы он
ни вытворял, елочке всегда казалось это остроумным и веселым. Она даже ничуть
не оскорблялась, когда своевольный бельчонок бросал сосновые шишки на ее
ветки; она только смеялась. Когда Кирре подрос и мог передвигаться уже за
пределами гнезда, юная елочка простирала к нему руки и застенчиво кивала
макушкой:
- Иди ко мне, Кирре, можешь тут поиграть!
И Кирре бросался вниз головой в объятия юной елочки. Но она никогда не
колола его иголками, хотя других не пощадила бы. Ах, ах! Сколько радостей
выпало на их долю тем летом! Бельчонок и юная елочка только и делали, что
проказничали. Вокруг шумел лес, щебетали птицы, а ветер играл на верхушках
деревьев. Кирре раскачивался на елочкиных
