Сенкевич Генрик - Журавли
Генрик Сенкевич
Журавли
Грусть, тоска по родине владеет главным образом теми, кто почему-либо
не может вернуться в родные края. Но порой приступам ее подвергаются и те,
для которых возвращение - вопрос собственного желания. Поводом может быть;
восход или заход солнца, напоминающий зори в родных местах; какой-нибудь
перелив в песне, в котором еле уловимо проскользнет знакомый напев; купа
деревьев, напоминающая лесок возле родной деревушки, - и готово! Сердце
охватывает огромная, неодолимая тоска, и ты вдруг чувствуешь себя листиком,
оторванным от далекого, милого дерева. В такие минуты человек либо
возвращается, либо, если у него есть хоть немного воображения, творит.
Однажды, много лет тому назад, я жил на побережье Тихого океана в
селении под названием Анагейм Лэндинг. Все мое общество состояло из
нескольких матросов-рыбаков, по большей части норвежцев, да немца, у
которого они столовались. Днем рыбаки ходили в море, а по вечерам играли в
покер - игру, издавна популярную во всех американских кабачках и скоро
появившуюся в Европе, где ею увлеклись светские дамы.
Я был совсем одинок и проводил время, скитаясь с ружьем в пустынных
прериях или блуждая по берегу океана. Ходил по крутым обрывам, подмываемым
рекой, широко разливающейся при впадении в море, бродил по ее мелководью,
рассматривая удивительных рыб, моллюсков и огромных морских львов, греющихся
на скалах возле устья. А дальше, в океане, был маленький песчаный островок -
приют чаек, пеликанов, альбатросов, - настоящая птичья республика,
бестолковая, шумная, крикливая. Иногда, в те дни, когда было особенно тихо и
вода становилась почти фиолетовой с золотым отливом, я садился в лодку и
плыл к островку, Пеликаны, не знающие людей, смотрели скорее с удивлением,
чем с испугом, как бы спрашивая: "Что это за тюлень? Мы еще таких не
видали!" Часто с этого островка я любовался сказочным заходом солнца,
превращающим весь небосвод в сплошное море золотых, опаловых и пламенных
блесков, пока на аметистовом небе не появится месяц и тропическая ночь не
окутает небо и землю.
Пустынный край, бесконечная морская даль, потоки лунного света - все
это настроило меня немного мистически. Я впал в пантеизм, мне стало
казаться: вокруг меня какая-то единая необъятная душа, воплощающаяся и в
океане, и в небе, и в степи, и в самых маленьких существах - птицах, рыбах и
даже в прибрежном вереске, Иногда я думал, что все эти дюны и пустынные
кручи - обитель каких-то невидимых существ, подобных древнегреческим фавнам,
нимфам, наядам. Умом я, конечно, понимал, что это не так, но, находясь в
полном одиночестве перед лицом природы, невольно допускаешь подобную
возможность. Тогда жизнь превращается в какой-то полусон, где больше
видений, чем мыслей. От всего, что окружало меня, веяло безмерным
спокойствием, и мне было очень хорошо. Иногда я размышлял о будущих "Письмах
с дороги", иногда, как юноша, о незнакомке, которая вдруг придет
когда-нибудь ко мне, узнает меня и полюбит, - и на этом освещенном луной
пустынном берегу, среди неясных мыслей и смутных желаний, между явью и сном,
я чувствовал себя счастливым, как никогда.
Как-то вечером я, засидевшись на островке, возвращался домой поздно
ночью. Прилив нес мою лодку, так что не нужно было грести. Есть места, где
приливы бывают бурными, но в этом краю вечного штиля волны не бьются с гулом
о берег, - они мягко ложатся на песок. Вокруг стояла такая тишина, что даже
здесь, вдали от берега, я мог бы услышать человеческую р
