Сартр Жан Поль - Стена
Жан Поль Сартр
Стена
Нас втолкнули в просторную белую комнату. По глазам резанул яркий свет, я
зажмурился. Через мгновение я увидел стол, за ним четырех субъектов в
штатском, листающих какие-то бумаги. Прочие арестанты теснились в отдалении.
Мы пересекли комнату и присоединились к ним. Многих я знал, остальные были,
по-видимому, иностранцы. Передо мной стояли два круглоголовых похожих друг на
друга блондина, я подумал: наверно, французы. Тот, что пониже, то и дело
подтягивал брюки - явно нервничал.
Все это тянулось уже около трех часов, я совершенно отупел, в голове
звенело. Но в комнате было тепло, и я чувствовал себя вполне сносно: целые
сутки мы тряслись от холода. Конвойные подводили арестантов поодиночке к
столу. Четыре типа в штатском спрашивали у каждого фамилию и профессию. Дальше
они в основном не шли, но иногда задавали вопрос: "Участвовал в краже
боеприпасов?" или: "Где был и что делал десятого утром?" Ответов они даже не
слушали или делали вид, что не слушают, молчали, глядя в пространство, потом
начинали писать. У Тома спросили, действительно ли он служил в
интернациональной бригаде. Отпираться было бессмысленно - они уже изъяли
документы из его куртки. У Хуана не спросили ничего, но как только он назвал
свое имя, торопливо принялись что-то записывать.
- Вы же знаете, - сказал Хуан, - это мой брат Хозе - анархист. Но его тут
нет. А я политикой не занимаюсь и ни в какой партии не состою.
Они молча продолжали писать. Хуан не унимался:
- Я ни в чем не виноват. Не хочу расплачиваться за других. - Губы его
дрожали. Конвойный приказал ему замолчать и отвел в сторону. Настала моя
очередь.
- Ваше имя Пабло Иббиета?
Я сказал, что да. Субъект заглянул в бумаги и спросил:
- Где скрывается Рамон Грис?
- Не знаю.
- Вы прятали его у себя с шестого по девятнадцатое.
- Это не так.
Они стали что-то записывать, потом конвойные вывели меня из комнаты. В
коридоре между двумя охранниками стояли Том и Хуан. Нас повели. Том спросил у
одного из конвоиров:
- А дальше что?
- В каком смысле? - отозвался тот.
- Что это было - допрос или суд?
- Суд.
- Ясно. И что с нами будет?
Конвойный сухо ответил:
- Приговор вам сообщат в камере.
То, что они называли камерой, на самом деле было больничным подвалом. Там
было дьявольски холодно и вовсю гуляли сквозняки. Ночь напролет зубы стучали
от стужи, днем было ничуть не лучше. Предыдущие пять дней я провел в карцере
одного архиепископства - что-то вроде одиночки, каменный мешок времен
средневековья. Арестованных была такая прорва, что их совали куда придется. Я
не сожалел об этом чулане: там я не коченел от стужи, был один, а это порядком
выматывает. В подвале у меня по крайней мере была компания. Правда, Хуан почти
не раскрывал рта: он страшно трусил, да и был слишком молод, ему нечего было
рассказывать. Зато Том любил поговорить и к тому же знал испанский отменно.
В подвале были скамья и четыре циновки. Когда за нами закрылась дверь, мы
уселись и несколько минут молчали. Затем Том сказал:
- Ну все. Теперь нам крышка.
- Наверняка, - согласился я. - Но малыша-то они, надеюсь, не тронут.
- Хоть брат его и боевик, сам-то он ни при чем.
Я взглянул на Хуана: казалось, он нас не слышит. Том продолжал:
- Знаешь, что они вытворяют в Сарагосе? Укладывают людей на мостовую и
утюжат их грузовиками. Нам один марокканец рассказывал, дезертир. Да еще
говорят, что таким образом они экономят боеприпасы.
- А как же с экономией бензина?
Том меня раздражал: к чему он вс
