Саймак Клиффорд Дональд - Поющий Колодец
К. Саймак
ПОЮЩИЙ КОЛОДЕЦ
Открытый всем ветрам, начисто выметенный и вылизанный их
дыханием гребень возносился к самому небу -- словно и
камни, и даже земля потянулись, приподнялись на цыпочки в
тщетной попытке прикоснуться к недостижимому голубому своду.
Отсюда взору открывались дальние горизонты, и даже ястребы,
неустанно кружившие над речной долиной в поисках добычи,
парили где-то внизу.
Но суть заключалась не в одной лишь высоте -- над этой землей
незримо витал дух древности, напоив воздух ароматом времени
и ощущением родственной близости с шагавшим здесь
человеком, будто этот грандиозный гребень обладал
собственной личностью и мог поделиться ею с
пришельцем. И ощущение этой личности пришлось человеку
как раз впору, оно окутывало душу, как теплый плащ.
Но в то же самое время в глубине его памяти продолжало
звучать поскрипывание кресла-качалки, в котором горбилась
крохотная сморщенная старушка. Несмотря на возраст,
энергия не покидала ее, хотя годы
иссушили и согнули некогда стройный стан,
превратив его обладательницу в крохотное изможденное
существо, почти слившееся со своим креслом. Ноги старой
дамы покачивались в воздухе, не доставая до пола, как у
забравшегося в прадедушкину качалку ребенка -- и тем не
менее она ухитрялась не давать креслу остановить свое
покачивание ни на секунду. "Черт побери, -- удивлялся
Томас Паркер, -- как ей удается заставить кресло
раскачиваться?"
Гребень кончился, дальше шли
известняковые скалы. Отвесным обрывом вздымаясь над рекой,
они сворачивали к востоку, огибали речную долину крепостным
валом и ограждали гребень от ее глубин.
Обернувшись, Томас поглядел вдоль гребня, и примерно в миле
позади увидел ажурные контуры ветряка, обратившего свои
огромные крылья на восток, вслед человеку. Заходящее солнце
превратило кружащиеся лопасти в серебряный вихрь.
Ветряк в своем движении побрякивает и
громыхает, но сюда его тараторка не доносилась из-за
сильного западного ветра, заглушавшего своим посвистом все
остальные звуки. Ветер неустанно подталкивал человека в
спину, мотал полами его незастегнутого пиджака и заставлял
обшлага брюк трепетать с негромким лепетом.
И хотя слух Томаса был заполнен говором ветра, на дне его
памяти по-прежнему поскрипывала кресло, раскачивающееся в
комнате старого дома, где изящество прошлых времен
неустанно ведет войну с бесцеремонным вторжением настоящего,
где стоит камин из розового кирпича с выбеленными швами
кладки, а на каминной полке -- старинные статуэтки,
оправленные в деревянные рамки пожелтевшие фотографии и
приземистые вычурные часы, отбивающие каждую четверть часа;
вдоль стен выстроилась кряжистая дубовая мебель, на полу --
истоптанный ковер. Эркеры с широкими подоконниками
задрапированы тяжелыми шторами, материал которых за многие
годы выгорел до неузнаваемости. По стенам развешаны картины
в массивных позолоченных рамах, но в комнате царит глубокий
сумрак, и невозможно даже угадать, что же там изображено.
Работница на все руки -- компаньонка, служанка, ключница,
сиделка и кухарка -- внесла поднос с чаем и двумя блюдами;
на одном высилась горка бутербродов с маслом, а на втором
были разложены небольшие пирожки. Поставив поднос на столик
перед качалкой, служанка удалилась обратно в сумрак таинственных
глубин древнего дома.
-- Томас, -- надтреснутым голосом сказала старая дама, --
будь любезен, налей. Мне два кусочка, сливок не надо.
Он неуклюже встал со своего набитого конским волосом стула
и впервые в жизни
