Руа Жюль - Штурман
Жюль Руа.
Штурман
Перевод с французского В. Козовово
издательство "прогресс" Москва 1961
OCR: Павел Нудельман
Доколе вы будете налегать на человека? Вы будете низринуты, все вы,
как наклонившаяся стена, как ограда пошатнувшаяся.
Псалом 61, 4
Господи! пред Тобою все желания мои, и воздыхание мое не сокрыто от
Тебя.
Сердце мое трепещет; оставила меня сила моя, и свет очей моих, - и того
нет у меня.
Псалом 37, 10, 11
Когда штурман увидел, что земля надвигается, было слишком поздно. У
него уже не оставалось времени вспомнить, что следует согнуть ноги в
коленях, втянуть голову в плечи и сжаться в комок. Он почти упал на пятки, и
парашют протащил его метров двадцать по мягкой земле.
Штурман поднялся не сразу. Какое-то время - минуту или больше, пока
бешено колотилось сердце, - он переводил дыхание, распростертый на борозде,
уткнув лицо в длинные влажные листья. Потом открыл глаза, встал и огляделся.
Его окружала ночь, но горизонт был объят огромным заревом, и. временами в
густом красноватом дыму взмывали к небу языки пламени. В обступившей его
тишине штурман испытывал непривычное ощущение одиночества, свободы и полной
отрешенности. Он стряхнул землю, налипшую па ладонях, и вытер их о брюки;
потом провел пальцами по лбу и удивился, что лоб взмок от пота; он снял шлем
и сунул его за пояс, под куртку.
Штурман повернулся спиной к пылающему горизонту. Теперь он заметил,
что стоит на свекловичном поле. Он нажал замок привязных ремней, и они
сползли к его ногам. Он сразу почувствовал облегчение. Купол парашюта
превратился в груду белой материи, пахнущую тальком; прежде всего следовало
избавиться от него, чтобы не вызывать подозрений. Штурман обмотал купол
шелковыми стропами - парашют оказался словно в ранце. Но закопать его было
нечем. Только сейчас штурман подумал, что даже не знает, в какой части
Европы он приземлился. Он выбросился из самолета в самый критический
момент. Но когда именно это произошло? Он никак не мог вспомнить. После того
как были сброшены бомбы. Но через сколько времени? Память ничего не могла
ему подсказать. Зарево, которое он наблюдал на горизонте, - это, конечно,
пылающий Дуйсбург; наверное, самолет был сбит истребителем или зениткой.
Штурман придавил коленом парашют, который выдавал его; мыслей не было.
Просто он был счастлив, что остался жив, и сейчас это было главное: ощущение
собственной безопасности, безмерная и беспричинная уверенность, что все
будет хорошо, какоето внутреннее ликование, несущее ему доселе не
испытанную радость. Он только что ускользнул от смерти и был
невредим - руки и ноги целы и ни одного ранения; болели только пятки и
крестец - от удара при приземлении. Теперь он подумал, что и остальные тоже
должны были выброситься: бомбардир и радист - следом за ним, через
передний люк, хвостовой стрелок - из своей пулеметной турели, а башенный
стрелок и бортмеханик - через задний люк. Но сам пилот обычно не успевал
даже пристегнуть парашют.
Штурман прислушался. Ни звука. Быть может, его товарищи в этот момент,
так же как и он, понемногу возвращаются к. жизни и, уткнувшись носом в
листья кормовой свеклы, предаются размышлениям. Издалека донеслось гудение
самолетов: он уловил вибрацию моторов, работающих недостаточно синхронно.
Судя по всему, это были замыкающие звенья той тысячи самолетов, что бомбила
Дуйсбург. Но не слышно было зениток, не видно скрещенных лучей прожекторов.
Из сумерек вынырнул самолет и пролетел над штурманом. Он шел, вероятно, на
высоте ка
