По Эдгар Алан - Падение Дома Ашеров
Эдгар Аллан ПО
ПАДЕНИЕ ДОМА АШЕРОВ
Son coeur est un luth suspendu;
Sitot qu'on le touche il resonne.
Aеранже
Cдесь этот нескончаемый пасмурный день, в глухой осенней тишине, под низко
нависшим хмурым небом, я одиноко ехал верхом по безотрадным, неприветливым
местам e наконец, когда уже смеркалось, передо мною предстал сумрачный дом
Ашеров. Едва я его увидел, мною, не знаю почему, овладело нестерпимое уныние.
Нестерпимое оттого, что его не смягчала хотя бы малая толика почти приятной
поэтической грусти, какую пробуждают в душе даже самые суровые картины
природы, все равно скорбной или грозной. Открывшееся мне зрелище и самый дом,
и усадьба, и однообразные окрестности iичем не радовало глаз: угрюмые стены...
безучастно и холодно глядящие окна... кое-где разросшийся камыш... белые
мертвые стволы иссохших дерев... от всего этого становилось невыразимо тяжко
на душе, чувство это я могу сравнить лишь с тем, что испытывает, очнувшись от
своих грез, курильщик опиума: с горечью возвращения к постылым будням, когда
вновь спадает пелена, обнажая неприкрашенное уродство. Сердце мое наполнил
леденящий холод, томила тоска, мысль цепенела, и напрасно воображение пыталось
ее подхлестнуть iна бессильна была настроиться на лад более возвышенный.
Отчего же это, подумал я, отчего так угнетает меня один вид дома Ашеров? Я не
находил разгадки и не мог совладать со смутными, непостижимыми образами, что
осаждали меня, пока я смотрел и размышлял. Оставалось как-то успокоиться на
мысли, что хотя, безусловно, иные сочетания самых простых предметов имеют над
нами особенную власть, однако постичь природу этой власти мы еще не умеем.
Возможно, раздумывал я, стоит лишь под иным углом взглянуть на те же черты
окружающего ландшафта, на подробности той же картины e гнетущее впечатление
смягчится или даже исчезнет совсем; а потому я направил коня к обрывистому
берегу черного и мрачного озера, чья недвижная гладь едва поблескивала возле
самого дома, и поглядел вниз, iо опрокинутые, отраженные в воде серые камыши,
и ужасные остовы деревьев, и холодно, безучастно глядящие окна только
заставили меня вновь содрогнуться от чувства еще более тягостного, чем прежде.
А меж тем в этой обители уныния мне предстояло провести несколько недель.
Ее владелец, Родерик Ашер, в ранней юности был со мною в дружбе; однако с той
поры мы долгие годы не виделись. Но недавно в моей дали я получил от него
письмо iисьмо бессвязное и настойчивое: он умолял меня приехать. В каждой
строчке прорывалась мучительная тревога. Ашер писал о жестоком телесном
недуге... о гнетущем душевном расстройстве... о том, как он жаждет повидаться
со мной, лучшим и, в сущности, единственным своим другом, в надежде, что мое
общество придаст ему бодрости и хоть немного облегчит его страдания. Все это и
еще многое другое высказано было с таким неподдельным волнением, так горячо
просил он меня приехать, что колебаться я не мог e принял приглашение,
которое, однако же, казалось мне весьма странным.
Хотя мальчиками мы были почти неразлучны, я, по правде сказать, мало знал
о моем друге. Он всегда был на редкость сдержан и замкнут. Я знал, впрочем,
что род его очень древний и что все Ашеры с незапамятных времен отличались
необычайной утонченностью чувств, которая век за веком проявлялась во многих
произведениях возвышенного искусства, а в недавнее время нашла выход в добрых
делах, в щедрости не напоказ, а также в увлечении музыкой: в этом семействе
музыке предавались со страстью
