По Эдгар Алан - Лигейя
Эдгар Аллан По
Лигейя
И заложена там воля, ей же нет смерти.
Кто ведает тайны воли и силу ея? Понеже
Бог - всемогущая воля, что проникает во
все сущее мощию своею. Человек не
предается до конца ангелам, ниже самой
смерти, но лишь по немощи слабыя воли
своея.
Джозеф Гленвилл
Сколь ни стараюсь, не могу припомнить, каким образом, когда или даже
где именно познакомился я с госпожой Лигейей. С той поры минули долгие годы,
и память моя ослабела от многих страданий. Или, быть может, я не могу теперь
припомнить эти подробности, ибо, право же, характер моей подруги, ее
редкостная ученость, ее неповторимая, но покойная красота и волнующая,
покоряющая живость ее тихих, музыкальных речей полонили мое сердце, со столь
постепенным, но неукоснительным нарастанием, что остались незамеченными и
неузнанными. И все же сдается мне, что сначала и очень часто встречал я ее в
некоем большом, старом, приходящем в упадок городе близ Рейна. О родне своей
- конечно же, она что-то говорила. Что род ее - весьма древний, не следует
сомневаться. Лигейя! Лигейя! Поглощенный занятиями, более прочих мертвящими
впечатления внешнего мира, одним лишь этим милым именем - Лигейя - я
вызываю пред взором моего воображения образ той, кого более нет. И теперь,
пока я пишу, то внезапно припоминаю, что и никогда не знал фамилию той, что
была моим другом и моею невестою и стала участницей моих изысканий, и,
наконец, моею возлюбленною супругою. Был ли то шаловливый вызов со стороны
моей Лигейи? Или испытание силы любви моей - то, что я не должен был
пускаться в расспросы на этот счет? Или скорее мой собственный каприз -
пылкое романтическое приношение на алтарь наистрастнейшей верности? Я лишь
смутно припоминаю сам факт - удивляться ли тому, что я совершенно
запамятовал обстоятельства, которые его породили или же ему сопутствовали?
И, право, ежели тот дух, что наименован духом Возвышенного - ежели она,
зыбкая и туманнокрылая Аштофет египетских язычников предвещала горе
чьему-нибудь браку, то, без всякого сомнения, моему.
Есть, однако, нечто мне дорогое, в чем память мне не изменяет. Это
облик Лигейи. Ростом она была высока, несколько тонка, а в последние дни
свои даже истощена. Напрасно пытался бы я живописать величие, скромную
непринужденность ее осанки или непостижимую легкость и упругость ее поступи.
Она появлялась и исчезала, словно тень. О ее приходе в мой укромный кабинет
я узнавал только по милой музыке ее тихого, нежного голоса, когда она
опускала мраморные персты на мое плечо. Вовек ни одна дева не сравнилась бы
с нею красотою лица. Его озаряла лучезарность грез, порожденных опиумом, -
воздушное и возвышающее видение, своею безумной божественностью
превосходящее фантазии, что осеняло дремлющие души дщерей Делоса. И все же
черты ее не имели той правильности, которою классические усилия язычников
приучили нас безрассудно восхищаться. "Нет утонченной красоты, -
справедливо подмечает Бэкон, лорд Верулам, говоря обо всех формах и genera
[Родах (лат.)] прекрасного, - без некой необычности в пропорциях". Все же,
хоть я и видел, что черты Лигейи лишены были классической правильности, хоть
и понимал, что красота ее была воистину "утонченная" и чувствовал, что в ней
заключается некая "необычность", но тщетно пытался я найти эту
неправильность и определить, что же, по-моему, в ней "странно". Я взирал на
очертания высокого бледного лба - он был безукоризнен - о, сколь же
холодно это слово, ежели говоришь о столь божественном величии!
