О'Фаолейн Шон - Кухня
Шон О'ФАОЛЕЙН
КУХНЯ
Перевод А. Ливерганта
Прошлой ночью я побывал там опять - разумеется, не нарочно. По
собственной воле я не то что видеть - вспоминать не стал бы этот дом и этот
город. Все было как всегда. Я отправился в Корк по семейным делам и должен
был пройти мимо нашего дома, причем, хотя было уже за полночь, кухонное
окно наверху, как обычно, слабо освещалось, как будто притушенной лампой:
именно так моя мать встречала отца, когда тот возвращался поздней ночью с
дежурства. Обычно она ставила около лампы закрытую крышкой кастрюлю с
молоком. Он грел молоко на плите и тем временем стряхивал мокрый плащ на
кафельный пол, вешал форму за дверью и надевал шлепанцы. Он любил после
работы выпить горячего молока. В Корке ночью часто идет дождь и бывает
очень холодно. Затем, как это часто случается во сне, когда, словно
привидение, легко проходишь сквозь стену и время тебе не подвластно,
глубокая ночь вдруг сменилась ясным днем; я стою в пустой кухне, и тот
самый молодой человек, добродушно усмехнувшись, в который раз говорит мне:
"И все ради этого?" Было пять минут четвертого ночи, когда я, проснувшись,
сел на кровати и начал лихорадочно шарить в поисках ночника, чтобы прогнать
от себя эти четыре горьких, сказанных напоследок слова, которым, видимо,
суждено преследовать меня всегда, даже во сне.
Это был громоздкий, оштукатуренный с фасада ромбовидный трехэтажный
дом, который бесформенной глыбой застыл на перекрестке тихого, выходившего
на небольшую площадь переулка и узкой, шумной, грязной, мрачной улицы,
ведущей в один из самых оживленных районов города. Каждый день в течение
более двадцати лет я смотрел на эту узкую улицу сверху, из кухонного окна;
сверху, потому что во времена моего детства нижний этаж занимала под
электромастерскую фирма подрядчиков "Сирил и Итон". От них шума не было
никакого. Зато позже, когда это помещение отошло к сапожнику, его машины
стучали под нами с утра до вечера.
Дом, наверное, строился примерно в 1870 году, во всяком случае на вид
это было солидное уродливое викторианское здание в духе того времени.
Родители, однако, никогда бы не назвали его уродливым. Они просто не знали
значения этого слова. Для них, выходцев из деревни, горожан в первом
поколении, слово "красота" сводилось к пользе или изобилию, "уродливым" же
называлось все бесполезное и скудное: бесплодная земля, худая крыша,
недойная корова. Поэтому когда они, как часто бывало, говорили нам, детям,
что теперь мы живем в красивом доме, это попросту означало, что дом вполне
им подходит. Нравился он родителям еще и потому, что архитектор, как им
говорили, строил его якобы для себя самого. Для них жить в таком доме было
все равно что приобрести участок земли у потомственного дворянина. Что
может быть дороже сердцу крестьянина, чем чистая родословная! Таким людям
не страшна история. Дом, понятно, им не принадлежал, хотя они иногда и
поговаривали, что когда-нибудь купят его. Чего стоили эти разговоры! Для
них, людей, оторванных от земли, иными словами, людей неимущих, пределом
мечтаний было снимать его за двадцать шесть фунтов в год - сумма по тем
временам немалая, тем более для простого полицейского констебля с зарплатой
шиллингов тридцать в неделю, каким был мой отец.
Они специально сняли такое большое помещение для того, чтобы сдавать
комнаты и тем самым восполнить скромный отцовский достаток. Со временем
жильцов стало так много, что они заняли все комнаты в доме, за исключением
выложенной красным каф
