Олдридж Джеймс - Не Хочу, Чтобы Он Умирал
prose_contemporary Джеймс Олдридж Не хочу, чтобы он умирал 1957 ru en Е. Голышева Vitmaier FB Tools 2005-11-21 http://www.lib.ru HarryFan 86C8E660-7DAB-4948-900A-09885DE0AC4B 1.0 v 1.0 — создание fb2 Vitmaier
Джеймс Олдридж. Дело чести. Охотник. Не хочу, чтобы он умирал. Лениздат Ленинград 1958 James Aldridge I Wish He Would Not Die 1957 Джеймс Олдридж
НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ОН УМИРАЛ
Вокруг не было ни души, как мы и ожидали. Отряды лежали в отведенных им укрытиях. Появился тот, кого нам нужно было убрать, и в него полетели пули…
Я вернулся домой и повалился на кровать; голова моя была как в огне, сердце сжималось от угрызений совести. В ушах все еще звучали крики, стоны и мольбы о помощи… Я сказал себе в смятении: вот мы мечтаем о величии нации. А что важнее — чтобы ушел тот, кого не должно быть, или появился тот, кто должен прийти?..
И вдруг я воскликнул помимо воли: «Не хочу, чтобы он умирал!..»
Гамаль Абдель Насер «Философия революции».Часть первая
«В жизни…»
1
— Сержант Сэндерс!
— Слушаю, сэр.
— Вы позвонили ветеринару? Как там мой сеттер?
У сержанта Сэндерса было богомольное, но не лишенное солдатской хитрецы лицо.
— Никак нет, сэр. Еще не звонил.
— Позвоните, пока он не отправился куда-нибудь пьянствовать. После одиннадцати этого грека уже не сыщешь, а мне надо знать, сколько у Шейлы родилось щенят. Негодяю не грех бы и самому позвонить. Можно подумать, что он на другом конце Африки, а не на другом конце города. Надо было мне поручить это дело нашему ветеринару или Обществу покровительства животным.
— Так точно, сэр.
У ног полковника Пикока шевельнулся сеттер. Пикок ткнул его носком замшевого сапога:
— Больно у тебя самодовольный вид, старина! Лежишь себе как ни в чем не бывало.
Питер лениво взмахнул белым шелковистым хвостом, и сержант Сэндерс с отвращением увидел, что этот хвост задел его черные начищенные сапоги, — сержант боялся блох.
— Разрешите идти, сэр?
— Идите, — сказал полковник.
Сержант Сэндерс направился к выходу из отгороженной картонной перегородкой комнаты, прихватив по дороге приказы о передислокации и выдаче денежного довольствия. Но тут полковник вспомнил:
— Разве сегодня на утро ничего больше не было назначено?
— Капитан Скотт, сэр. — Сержант произнес это имя, словно оправдываясь («Чем же я виноват, сэр?»).
— А-а, «трубопрокатчик»!.. — благодушно сказал Пикок. — Зови его.
— Да он уже ушел. Вы назначили ему на десять. Он прождал четверть часа и ушел. Я тут ни при чем, сэр! Я ему говорил, что вы вот-вот будете.
Пикок засмеялся:
— Не беда, Сэндерс. А он что сказал?
— Ничего, сэр. Ни единого слова.
Полковник Пикок кивнул. Ему было хорошо знакомо это немногословие. Он ощущал его и сейчас, на расстоянии, — это каменное, немое молчание.
Пикок поглядел на коричневую перегородку, которая отделяла в этой пригородной вилле кабинет начальника от комнаты сержанта и архива, и почувствовал угрызения совести.
Его кабинету не хватало солидности реквизированных помещений главного штаба. Тут тоже был штаб, но штаб дорожно-топографического отряда, который составлял карты и действовал в неразведанных пустынях Северной Африки до самого Триполи, размечал трассы и вел наблюдение за ними по всей Киренаике и пустыням Ливии, и не столько на территории, занятой англичанами, сколько на западе, где были немцы. Отряд не входил в состав регулярной армии и даже в Каире не подчинялся распорядку, установленному для управления военно-топографической службы в Набитате. Приятно было оградить этими стенами свою независимость от армии, но когда Пикок вспомни
