О'Коннор Фрэнк - Длинная Дорога В Аммеру
Фрэнк О'Коннор
Длинная дорога в Аммеру
Перевод М. Шерешевской
Каждый вечер ее можно было видеть с кувшинчиком в руке на дороге в
лавку мисс О., куда она тащилась за пивом, - бесформенная, словно куль,
старуха в клетчатом, вылинявшем до цвета табачной пыли платке, который
пригибал ей голову на грудь, где она придерживала его, сжимая в горсти
складки; холщовый фартук и пара мужских башмаков без шнурков дополняли ее
наряд. Набрякшие глаза казались тугими комочками плоти, а розовое, словно
вырезанное из редиски, старческое лицо было сведено надвигавшейся
слепотой. Старое сердце служило плохо, и она то и дело останавливалась
передохнуть, ставила кувшинчик на землю и прислонялась к стене, спуская на
плечи тяжелый платок. Мимо проходили люди; она пугливо разглядывала их;
они здоровались с ней, а она поворачивала голову и долго смотрела им
вслед. Пульс жизни бился в ней все тише, щшгь с трудом можно было уловить
его слабое, неохотное биение. Иногда, в порыве странной робости, она
отворачивалась к стене, доставала из-за пазухи табакерку и, отсыпав
щепотку на тыльную сторону кисти, нюхала табак. Табачная труха оседала на
носу, верхней губе, осыпала ветхую черную кофточку. Подняв отекшую кисть к
глазам, старуха придирчиво и укоризненно рассматривала ее, словно желая
понять, почему рука уже не служит ей верой и правдой. Затем отряхивалась,
подхватывала кувшин, утиралась подолом и тащилась дальт"
ше, держась поближе к стене и громко постанывая.
Добравшись до дома - небольшого строеньица, лепившегося на уступе холма
- она сбрасывала башмаки, вываливала на стол горшок картошки и вместе со
стариком сапожником, который снимал у нее угол, ела ее, счищая кожуру
пальцами и макая в кучку соли на столе, а к кувшинчику с пивом они
прикладывались по очереди. Жилец был веселый, философического склада
старик, звали его Джонни Торнтон.
После ужина они сидели при свете очага, разговаривая о былом своем
деревенском житье, о соседях, давно уже умерших, о духах, эльфах,
приворотах и наговорах.
Ее сына, приносившего ей месячное содержание, всегда коробило, когда он
заставал их за подобными разговорами. Состоятельный торговец, он держал
бакалейную лавку на Южной главной улице, владел собственным домом в Санди
Уэлл и был бы только счастлив, если бы мать разделила с ним окружавшее его
великолепие - ковры, фарфор и часы с боем. Он сидел, насупившись, между
двумя стариками, поглаживал длинный подбородок и силился понять, почему
они с таким упоением толкуют о смерти, к которой относились, как в
старину, не страшась перехода в мир иной.
- Ума не приложу, что вам за радость от таких разговоров? - не выдержал
он однажды.
- Каких таких, Пет? - спросила мать, кротко улыбаясь.
- Бог мой, - сказал он. - Вы только об одном и говорите: покойники,
могилы, те, кто были, сплыли и быльем поросли.
- Ах ты! Ах ты! Почему же нам их не помянуть? - невозмутимо возразила
старуха, пытаясь застегнуть раскрывшуюся на груди кофточку. - Разве там,
на небесах, нас не больше, чем здесь?
- А что с того - все равно вы никого там не ете, да и не увидите даже!
- воскликнул он.
- Как же не узнаю, Пет? - рассердилась она. - Не узнаю Тумисов из Лэкро
или Дрисколов из Аммеры?
- Ишь как вы уверены, что я повезу вас в Аммеру, - сказал он,
поддразнивая мать.
- Как же иначе, Пет? - спросила она, утираясь подолом и глядя на него
со своей виноватой бессмысленновопрошающей улыбкой. - А куда ты меня
повезешь?
- А что, паше место на кладбище недостаточно хорош
