О'Генри - Совесть В Искусстве
О. Генри
Совесть в искусстве
- Я никогда не мог заставить своего компаньона Энди
Таккера держаться в законных границах благородного
жульничества, - сказал мне однажды Джефф Питерс.
Энди не способен к благородству: у него слишком большая
фантазия. Он, бывало, изобретал такие мошеннические, такие
сверхфинансовые способы добывать деньги, что на них наложила
бы вето даже железнодорожная компания.
Сам же я принципиально никогда не брал у своего ближнего
ни одного доллара, не дав ему чего-нибудь взамен - будь то
медальон из фальшивого золота, или семена садовых цветов,
или мазь от прострела, или биржевые бумаги, или порошок от
блох, или хотя бы затрещина. Наверное, какие-нибудь мои
предки происходили из Новой Англии, и я унаследовал от них
стойкий и упорный страх перед полицией (1).
Ну, а у Энди родословное дерево другой породы. Он,
вероятно, мог бы проследить свою генеалогию только до
какой-нибудь финансовой корпорации.
Как-то летом, когда мы обретались на Среднем Западе и
промышляли в долине Огайо семейными альбомами, порошками от
головной боли и жидкостью от тараканов, Энди пришла в голову
новая финансовая комбинация, подлежащая преследованию со
стороны судебных властей.
- Джефф, - говорит он, - по-моему, пора нам бросить этих
огородников и удостоить своим вниманием что-нибудь более
питательное и плодовитое. Как тебе нравится идея нырнуть в
самую гущу страны небоскребов и покусать каких-нибудь оленей
покрупнее?
- Что ж, - говорю я, - моя идиосинкразия тебе известна.
Я предпочитаю честный, легальный бизнес, такой, как сейчас.
Когда я беру деньги, я люблю оставлять в руках у моего
покупателя какой-нибудь осязательный предмет, чтобы он
любовался им и не слишком следил, в какую сторону я
смываюсь. Но если ты придумал что-нибудь новенькое, Энди,
- говорю я, - выкладывай, послушаем. Не так уж я привержен
к мелкому жульничеству, чтобы отказаться, если взамен
предложат что-нибудь лучшее.
- Я подумывал, - говорит Энди, - устроить небольшую
облаву - так, без собак, без егерей и без особого шума - на
обширное стадо американских Мидасов (2), которые в
просторечии зовутся питтсбургскими миллионерами.
- В Нью-Йорке? - спрашиваю я.
- Нет, милейший, - говорит Энди. - В Питтсбурге. Они
водятся главным образом там. Нью-Йорка они не любят.
Бывают там изредка и только потому, что от них этого ждут.
Питтсбургский миллионер, попавший в Нью-Йорк, - все
равно, что муха, попавшая в чашку горячего кофе, - люди
смотрят на него и говорят о нем, а удовольствия никакого.
Нью-Йорк издевается над ним за то, что он просаживает уйму
денег в этом городе насмешек и снобов. На самом же деле он
там ничего не тратит. Я однажды видел запись расходов,
которые один житель Питтсбурга, стоивший пятнадцать
миллионов, составил после того, как прожил десять дней в
Нью-Йорке. Вот какова эта запись:
Доллары Центы
Проезд по железной дороге туда и обратно 21 00
Проезд в кэбе в отель и обратно 2 00
Счет в отеле по $ 5 в день 50 00
На чай 5750 00
_____________
Итого 5823 00
- Вот он, голос Нью-Йорка, - продолжает Энди. - Этот
город - сплошной официант. Если дать ему на чай слишком
много, он станет у двери и будет острить на ваш счет с
мальчишкой при вешалке. Когда житель Питтсбурга хочет
тратить деньги и наслаждаться жизнью, он сидит дома. Там-то
мы и будем его ловить.
Ну, короче говоря, спрятали мы с Энди наши альбомы, и
нашу парижскую зелень, и антипириновые порошки в погребе у
одного знакомого и отправились в Питтсбург.
