О'брайан Флэнн - А Где Же Третий (Третий Полицейский)
prose_contemporary Флэнн О`Брайен А где же третий? (Третий полицейский) Книги Флэнна О`Брайена удостаивались восторженных похвал Джойса и Грэма Грина, Сарояна и Берджесса, Апдайка и Беккета. Но мировую славу писателю принес абсурдистский, полный черного юмора роман «Третий полицейский», опубликованный уже после его смерти.
1939, 1967 ru en А. Н. Панасьев сд SDer4@Yandex.ru FB Tools 2005-08-03 http://www.belousenkolib.narod.ru/Inostrantsy/obrien_f.html OCR Валерий Вотрин SD7996CD-0410-4C67-96B6-RUF7K9J10015 1.0 Флэнн О'Брайен. А где же третий? Ника-Центр Киев 1997 Флэнн О'Брайен
А где же третий?
The Third Policeman
Перевод А.Н.Панасьева
Поскольку человеческое существование — галлюцинация, содержащая в себе вторичные галлюцинации дня и ночи (последняя представляет собой нечистое состояние атмосферы, вызываемое скоплением черного воздуха), негоже человеку беспокоиться об иллюзорном приближении высшей галлюцинации, которую обычно именуют смертью.
Де СелбиПоскольку дела человеческие столь неопределенны,
Давайте считать, что произойдет наихудшее,
и действовать соответственно.
ШекспирГЛАВА ПЕРВАЯ
Не все знают, что старого Филиппа Мэтерса убил я, и убил его лопатой, сильнейшим ударом в челюсть, но сначала давайте я расскажу о своей дружбе с Джоном Дивни, потому что не кто иной, как Джон сначала свалил старого Мэтерса ударом по шее, а удар он нанес своим самодельным велосипедным насосом, который он смастерил из куска железной трубы. Дивни был сильный и, в общем-то, вежливый человек, но ленивый и склонный к пустым затеям.
Кстати, именно он все и придумал, и он же подсказал мне взять с собой лопату. В тот день он отдавал приказания и потом, если это требовалось, объяснял, что и как.
Родился я ох как давно, мой отец был фермером, а мать держала пивную. Мы жили в том же доме, где располагалась и пивная, и дела, надо сказать, шли не так чтобы уж очень хорошо, наша закусочная была почти все время закрыта, потому что отец большую часть дня работал на ферме, а мать постоянно торчала на кухне, да и посетители почему-то появлялись не ранее того времени, когда все нормальные люди уже ложатся спать, а на Рождество и в другие праздничные дни они заявлялись еще позже.
Я, кажется, так никогда в жизни и не видел мать нигде, кроме как на кухне, и никогда не видел посетителей в нашей пивной в дневное время, и даже вечером не припомню, чтобы их собиралось вместе больше, чем по двое или трое. Ну, правда, надо признать, что некоторую часть суток я проводил в постели, и вполне возможно, что и мать бывала где-то еще, кроме как на кухне, и, возможно, посетителей поближе к ночи бывало больше, чем двое или трое.
Отца своего я помню смутно, но могу с уверенностью сказать, что он был человеком физически сильным и весьма молчаливым. Лишь по субботам слышал я от него парочку каких-нибудь фраз, да еще он, насколько мне известно, беседовал с посетителями нашей пивной о Парнелле[1] и заявлял, что Ирландия — чокнутая страна.
А вот мать я помню очень хорошо. У нее всегда было красное лицо, с кислым выражением, наверное от того, что она постоянно толклась у плиты.
Всю свою жизнь она только тем и занималась, что готовила чай, а готовила она его, чтобы чем-то заняться, в промежутках же между приготовлениями чая, чтобы скоротать время, она напевала старые песни, но без начала и без конца — какие-то отрывки. С матерью я состоял, пожалуй, в хороших отношениях, а вот с отцом мы были как чужие и почти ни о чем и почти никогда не разговаривали. Помню, как я сиживал в кухне и готовил уроки
