Библиотека в кармане -зарубежные авторы

         

Нотебоом Сэйс - Ритуалы


СЭЙС НОТЕБООМ
РИТУАЛЫ
Cees Nooteboom
Rituelen
Personne nest, au fond, plus tolerant que moi. Je vois des raisons pour
soutenir toutes les opinions; ce nest pas que les miennes ne soint fort
tranchees, mais je concois comment un home qui a vecu dans des circinstances
contraires aux miens a aussi idees contraires.
Stendhal, Broullion darticle, 1832
В сущености, на свете нет человека более терпимого, чем я. Мне понятны причины разнообразия суждений; и дело не в том, что мои собственные взгляды не слишком тверды, просто я сознаю, что тот, кто жил в обстоятельствах, противоположных моим, имеет и противоположные суждения.
Стендаль, Набросок статьи, 1832.
1. ИНТЕРМЕЦЦО
1963
Und allen Planen gegenuber moch die Frage: «Was soll der Unsinn?»; eine
Frage, die uberhaupt ganz und gar von mir Besitz zu nehmen droht.
Theodor Fontane
И что бы я ни задумал, меня преследует вопрос: «Зачем вся эта бессмыслица?» — вопрос, который грозит завладеть мною целиком и полностью.
Теодор Фонтане.
В тот день, когда Инни Винтроп покончил самоубийством, курс акций
«Филипса» составлял 146,60 пунктов. По Амстердамскому банку заключительный курс был 375, а Объединенные пароходства упали до 141,50. Память чем-то похожа на собаку — где хочет, там и ляжет.

Ведь если вообще что-то вспоминалось, так именно это — биржевые курсы, и луна над каналом, и как он повесился в уборной, напророчив себе в гороскопе для «Пароля», что от него уйдет жена и он, Лев, покончит самоубийством. Пророчество сбылось во всем.
Зита сбежала с итальянцем, а Инни покончил самоубийством. Еще он читал тогда стихотворение Блума (1), но какое именно — забыл. Собака — зверь своенравный, тут она заартачилась.
Шестью годами раньше, в ночь перед свадьбой, на той же Принсенграхт, на ступенях Дворца юстиции, он плакал так же искренне, как на Валериусстраат плакала Зита, когда он лишил ее девственности в комнате, полной лягушек и рептилий. И по той же причине. От неясных предчувствий и безотчетного страха изменить свою жизнь — чем угодно, хотя бы и неким символом или обрядом.
Он очень любил Зиту. И в глубине души, только про себя, называл ее принцессой Намибии. Потому что у нее были зеленые глаза, и блестящие рыжие волосы, и, как положено, матовая бело-розовая кожа — все приметы высшей намибийской знати, а кроме того, в ней чувствовалось безмолвное, сдержанное удивление, которое повсюду в Намибии слывет добродетелью истинной аристократии.
Зита любила Инни, пожалуй, еще больше. Все пошло прахом лишь оттого, что Инни не любил себя. Хотя, конечно, нашлись и такие, кто утверждал, что виной всему их дурацкие имена, но как Инни (Иниго, в честь знаменитого английского архитектора (2)), так и Зита (мать принцессы Намибии была поклонницей дома Габсбургов (3)) знали, что необычное звучание имен выделяло их и обособляло от остального мира, и, лежа в постели, бывало, часами твердили «Инни-Инни-Зита-Зита», а в особых случаях и еще более мягкие, ласковые варианты — Зинни, Ита, Инизита, Зиннининита, Итизита, — в такие мгновения им хотелось вечно продолжать это переплетение имен и тел, но, увы, на свете нет более непримиримых врагов, чем время в целом и всякая произвольная, обособленная его часть, и ничего тут не поделаешь.
Инни Винтроп, теперь лысоватый, а тогда с непокорной и по тем временам длинной золотистой шевелюрой, отличался от многих своих ровесников, потому что плохо ладил с ночным одиночеством, имел кое-какие деньги и порой грезил наяву. Еще он иногда торговал живописью, составлял гороскопы для





Содержание раздела