Носсак Ганс Эрих - Завещание Луция Эврина
Ганс Эрих Носсак
Завещание Луция Эврина
Пер. с нем. - Е.Михелевич.
Я, Луций Эврин, завещаю после моей смерти передать прилагаемые к сему и
скрепленные моей печатью бумаги, не вскрывая их, Эмилию Папиниану, моему
высокочтимому коллеге, судье и сенатору.
Любое лицо, которое, вопреки этому завещанию, сломает печать,
унаследованную мной от предков, нарушит закон о неразглашении секретных
сведений, за что и понесет соответствующее наказание. А поскольку оно тем
самым нарушит и последнюю волю усопшего, то навлечет на себя также и
божественную кару.
Все права на эти записки принадлежат Эмилию Папиниану. Ознакомившись с
ними, он может по своему усмотрению либо уничтожить их, как носящие сугубо
личный характер, либо же - если сочтет их представляющими общий интерес и
важными в первую очередь для будущего руководства ведомством, вверенным
мне императором, - обсудить с высшими сановниками содержащиеся в них
соображения, которые я, правда, по личным мотивам, вынужден был изложить.
Сам я не решаюсь судить об этом, поскольку руководствовался именно личными
мотивами.
Необходимо заранее продумать все последствия, дабы обнародованием
записок не ослабить стойкость тех, кто противоборствует бунтарским
тенденциям, а также не причинить неприятностей моей семье. Никому не дано
права, принимая решение, касающееся его лично, отягчать жизнь другим.
Если Эмилий Папиниан сочтет, что вредные последствия возможны, я
настоятельно прошу его уничтожить эти бумаги как мои личные воспоминания и
хранить прочитанное в тайне. Само собой разумеется, что я в свою очередь
позабочусь о том, чтобы моя смерть была воспринята как естественная.
В заключение мне остается лишь пояснить, почему я доверяю исполнение
своей воли не другу, а одному из коллег. Я делаю это не потому, что
проблема, с коей я столкнулся как частное лицо, затрагивает мои служебные
обязанности; для такого конфликта легко нашлось бы компромиссное решение.
А потому, что человек, попав в подобное положение, внезапно осознает, что
у него нет друзей или что те, кого он привык именовать друзьями, даже не
смогут понять, о чем идет речь.
Я избираю своим судьей Эмилия Папиниана по той причине, что высоко ценю
его как объективного юриста и отношусь с доверием к логике его мышления,
чуждой всяких эмоций. Не в последнюю очередь также и потому, что отдаю
должное его умению хранить молчание и быть терпимым к человеческим
слабостям.
Однажды вечером - тому уж несколько недель - моя жена сообщила мне
после ужина, что приняла христианскую веру. Упомянула она об этом чуть ли
не вскользь, когда мы с ней уже вставали из-за стола. Она явно опасалась
задеть меня своим сообщением и ожидала непосредственной реакции с моей
стороны. Что она не шутит, я, конечно, понял сразу, да и не в ее духе так
шутить.
Чтобы помочь ей преодолеть неловкость, я не стал торопиться с ответом.
Само собой разумеется, я был крайне удивлен; к такому обороту дел я был
совсем не готов. Несомненно, это мой просчет.
За недели, прошедшие с того дня, мое удивление не улеглось. Чтобы
справиться с ним, мне не остается ничего другого, как изложить на бумаге
все факты и, преодолев таким образом растерянность, разобраться в своем
положении и прийти к окончательному решению. Мне крайне неприятно и
представляется недостойным говорить, а тем более писать о самом себе, но
нет ничего более недостойного мужчины, чем растерянность.
За истекшее время я неоднократно беседовал с Клавдией о предпринятом ею
шаге. Вернее, пытался
