Носсак Ганс Эрих - Клонц
Ганс Эрих Носсак
Клонц
Пер. с нем. - Е.Михелевич.
Когда мир вокруг нас рухнул, мы увидели, что только одного не смогли
предугадать... Что погибнет все, что казалось нам хорошим и чем мы очень
дорожили, было ясно с самого начала. Да и какие могли быть основания
надеяться на иной исход? Ладно, решили мы, ничего не поделаешь. Создадим
все заново.
Но едва гроза миновала, выяснилось, что даже в этом мы заблуждались.
Хотя взялись за дело тотчас, пытаясь воссоздать по памяти всех тех, без
кого мир казался нам пустым и голым. Мы трудились, не жалея физических и
душевных сил. Некоторые не оставляли попыток ни днем ни ночью, несмотря на
то что сами падали с ног от усталости и голода. Их лица блестели от пота,
хотя было холодно, как в космосе, и ветер свистел в провалах окон
мастерской. Но без матери-то никак нельзя, как ни крути. Отца тоже неплохо
бы заиметь, а попозже не мешало бы обзавестись и другом. Но сперва все же
возлюбленной. Без нее не обойтись. Уж очень славно было когда-то у тебя на
душе; слов не хватает, чтобы описать, как она выходила из дому в
предвечерний сад, как спускалась по ступенькам террасы, как платье на ходу
слегка обрисовывало ее колени; это было как гимн, звучащий в тебе самом.
Или же ночью, когда она спала, а ты сидел у ее изголовья и не мог
надивиться, что такое чудо вообще существует. И чувствовал, что готов
обшарить все тайники вселенной ради того, чтобы отыскать и предоставить ей
самого господа бога. Мол, вот он, любуйся!
Однако ничего у нас не получалось. Все исчезало куда-то. Или
расползалось под руками, превращаясь в какое-то месиво. То ли материал был
не тот, то ли брались за дело не с того конца. Да, было отчего впасть в
отчаяние, и кое-кто из нас и впрямь отчаялся. Неужто крушение мира еще не
завершилось? Неужто цветы уже никогда не зацветут, как прежде? Некоторые
из нас шатались без цели, то и дело останавливаясь как бы невзначай и
оглядывая море развалин. Они напускали на себя рассеянный вид, словно
гуляют просто так и даже слегка скучают, как бывает, например, в отпуске.
Чтобы никто не заметил, как напряженно вслушиваются они в пустоту. Должен
же быть какой-то выход? Ведь ответственность в конце концов ложится на нас
самих.
Если на дворе апрель, они дивятся каким-то желтеньким цветочкам, вдруг
выглянувшим из-под кучи битого кирпича, бывшей некогда домом. Кто бы мог
такое предугадать? Говорят, цветочки эти называются мать-и-мачеха, да
разве дело в названии? А когда на дворе зима, все развалины покрыты
снегом. Тоже жуткое зрелище, но все-таки...
Однако есть нечто похуже, чем крушение надежд немедленно заселить эту
пустыню теми, кто ушел безвозвратно. Видимо, есть такие человеческие
особи, которые не только не погибли при всеобщей катастрофе, не только
выжили, как бы ее и не заметив, но даже приобрели большую весомость, чем
прежде. Причем как раз те, которые и до нее были почти невыносимы. Правда,
в то время распространяться о них было не принято; ведь они были наша
плоть и кровь, и мы за них стыдились. Кроме того, казалось, что желать их
смерти непорядочно, хотя в душе все признавали, что без них дышалось бы
куда легче. И то, что именно все хорошее погибло, как теперь выясняется, а
выжили, наоборот, лишь эти особи, или как там их еще называть (ибо я не
решаюсь величать их людьми), которые теперь похваляются своей
несокрушимостью, - это еще ужаснее, чем крушение мира.
Один ученый - правда, не медик - сказал мне: "Ничего удивительного, они
просто намного жизне
