Мопассан Ги - Сторож
prose_classic Ги де Мопассан Сторож ru fr Roland roland@aldebaran.ru FB Tools 2006-03-14 9121112D-C88E-43E1-8D5E-53C74DACAC2E 1.0 Ги де Мопассан
Сторож
После обеда начались рассказы о приключениях и случаях из охотничьей жизни.
Наш общий старый приятель Бонифас, великий любитель пострелять зверей и выпить, человек крепкий, веселый, остроумный, рассудительный и склонный к философии, той иронической и снисходительной философии, которая выражает себя острой насмешливостью и чуждается всякого уныния, внезапно объявил:
— Я знаю одну довольно странную охотничью историю, точнее, драму. Она не похожа на обычные образцы этого жанра, и я никогда ее не рассказывал, полагая, что она вряд ли кого-нибудь развеселит. В ней, понимаете ли, мало привлекательного.
Я хочу сказать, что она не вызывает ни захватывающего интереса, ни сочувствия, ни даже приятного волнения.
Словом, дело обстояло так.
Было мне лет тридцать пять, и я страстно любил охоту.
В ту пору в лесах под Жюмьежем мне принадлежал уединенный участок, изобиловавший кроликами и зайцами. Я наезжал туда раз в год на несколько дней, причем всегда один: там негде было поместить гостя Сторожем я нанял отставного жандарма, человека честного и горячего, ревнителя порядка, грозу браконьеров и беззаветного храбреца.
Жил он один, вдали от деревни, в домике, а вернее, в лачуге с кухней и кладовкой на первом этаже и двумя комнатками — на втором. Одна из них, каморка, куда с трудом влезли кровать, шкаф и стул, предназначалась для меня.
Вторую занимал дядюшка Кавалье. Сказав, что он жил один, я допустил неточность. Он держал при себе племянника, четырнадцатилетнего шалопая, который помогал дяде в его обязанностях и ходил за провизией в деревню — до нее было километра три.
Волосы у этого тощего, длинного, сутулого мальчишки были цвета мочалы, короткие, как цыплячий пух, и до того жидкие, что он казался лысым Безобразие его усугубляли непомерные ступни и огромные руки, руки колосса.
Он слегка косил и никогда не смотрел вам в глаза. В ряду представителей человеческой расы он занимал, по-моему, то же место, что вонючки среди животных. Не то хорек, не то лисица — вот что такое был этот парень.
Спал он в закутке над лесенкой, которая вела в обе комнаты. Во время же моих коротких наездов в «Павильон» — так я окрестил эту лачугу — Мариус уступал свою конуру Селесте, старухе из Экоршевиля, стряпавшей для меня: стол дядюшки Кавалье я находил чересчур скудным.
Теперь вам знакомы и действующие лица и место действия. Перейдем к самой истории.
Было пятнадцатое октября тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года — эту дату я не забуду до смерти.
Я выехал из Руана верхом. Сзади бежал Жбан, мой лягавый пес пуатвинской породы; крупный, грудастый, с мощным тупым щипцом, он брал в зарослях след не хуже понт-одемерской гончей.
Дорожный мешок я приторочил к седлу, ружье закинул за спину. День был пасмурный, холодный, ветреный; по небу бежали мрачные тучи.
Въезжая на холм Кантле, я оглядел обширную долину Сены, до самого горизонта исчерченную змеиными извивами реки. Слева вздымались к небу колокольни Руана, справа взгляд упирался в далекую цепь лесистых высот. Затем, то шагом, то рысью я миновал Румарский лес и около пяти добрался до «Павильона», где меня ждали Селеста и дядюшка Кавалье.
Целых десять лет я приезжал сюда в одну и ту же пору, тою же дорогой, и те же люди, теми же словами, здоровались со мной:
— Добрый день, хозяин! Как себя чувствуете?
Кавалье почти не изменился. Он, словно старый дуб, не поддавался действию времени
