Модиано Патрик - Из Самых Глубин Забвения
Патрик МОДИАНО
ИЗ САМЫХ ГЛУБИН ЗАБВЕНИЯ
Перевод с французского Жака Петивера
Петеру Хандке посвящается
Из самых глубин забвения...
Стефан Георге
Она была среднего роста, а он, Жерар Ван Бевер, чуть пониже. В тот
зимний вечер, тридцать лет тому назад, когда мы встретились впервые, я
проводил их до гостиницы на набережной Турнель, где они жили, и неожиданно
очутился в их номере. Там стояли две кровати: одна возле двери, а другая
под окном. Окно не выходило на набережную; мне показалось, что оно
наклонное, как в мансарде.
Никакого беспорядка в номере я не заметил. Постели были застланы. Ни
одного чемодана, никакой одежды. Ничего, кроме огромного будильника на
одной из тумбочек. Но, несмотря на этот будильник, можно было подумать, что
они живут здесь подпольно и стараются не оставлять каких-либо следов своего
проживания. Кстати, в тот вечер мы оставались в номере совсем недолго:
только положили мои альбомы по искусству - мне не удалось продать их
книготорговцу на площади Сен-Мишель и я чертовски устал их таскать.
Именно на площади Сен-Мишель они и заговорили со мной в начале вечера,
среди людского водоворота: часть его протискивалась в метро, а другая в
обратном направлении, на бульвар. Спросили, где тут почта поблизости. Я
подумал, что мои объяснения могут оказаться слишком путаными: мне никогда
не удается указать кратчайшее расстояние от одной точки до другой, а потому
решил проводить их до почты у метро "Одеон". По дороге она зашла в табачный
киоск и купила марки. А потом наклеила их на конверт, и я успел разглядеть
адрес: Майорка.
Она бросила письмо в один из ящиков, даже не посмотрев, в тот ли, на
котором написано "За границу. Авиапочта". А потом мы вернулись обратно к
площади Сен-Мишель и набережной. Она заботливо спросила про мои книги:
"Тяжелые, наверное?" А потом сухо бросила Ван Беверу:
- Ты мог бы и помочь.
Он улыбнулся и взял под мышку один альбом, самый большой.
В их номере на набережной Турнельской набережной я положил альбомы
рядом с тумбочкой, на которой стоял будильник. Тиканья я не услышал.
Стрелки показывали три часа. На наволочке красовалось пятно. Наклонившись,
чтобы положить альбомы, я уловил исходящий от подушки и от постели запах
эфира. Она задела меня рукой и зажгла лампу на тумбочке.
Мы поужинали на набережной, в кафе рядом с гостиницей. Обошлись без
закусок, заказали только по горячему. Платил Ван Бевер. Я в тот вечер был
без денег. Ван Бевер испугался, что ему не хватает пяти франков. Стал
шарить по карманам пальто и пиджака и наконец набрал недостающую сумму
мелочью. Она спокойно ждала, рассеянно смотрела на него и курила. Свое
блюдо она отдала нам, а сама только чуть-чуть поклевала из тарелки Ван
Бевера. Потом повернулась ко мне и хрипловатым голосом произнесла:
- В следующий раз пойдем в настоящий ресторан...
Чуть позже мы остались вдвоем перед гостиницей, пока Ван Бевер
поднимался за моими альбомами в номер. Молчание нарушил я: спросил, давно
ли они тут живут и откуда они - из провинции или из-за границы. Нет, они из
пригорода Парижа. А тут живут уже два месяца. Вот и все, что она сказала
мне в тот вечер. А еще сказала, что ее зовут Жаклин.
Ван Бевер спустился и вернул мне книги. Спросил, попытаюсь ли я еще
завтра их продать и выгодна ли такая коммерция. Они сказали, что мы можем
еще увидеться. Точное время назначить трудно, но они часто ходят в кафе на
углу улицы Данте.
Иногда я туда возвращаюсь, во сне. Недавно ночью уходящее февральское
солнце слепило
