Маркес Габриэль Гарсиа - Счастливое Лето Госпожи Форбс
Габриэль Гарсия Маркес
Счастливое лето госпожи Форбс
К вечеру, вернувшись домой, мы увидели, что к косяку входной двери прибита
огромная морская змея, гвоздь пронзил ее там, где кончалась ее голова, и змея
была черная и мерцающая, и казалась, с ее еще живыми глазами и острыми как у
пилы зубами, дурной ворожбой цыган. Мне только недавно исполнилось девять лет,
и теперь меня охватил ужас, сравнимый лишь с ужасом, какой испытываешь в
кошмарах, и я не мог произнести ни слова. А мой брат, который был на два года
моложе и сейчас нес наши кислородные баллоны, маски и ласты, бросил их,
страшно закричал и помчался прочь. Когда госпожа Форбс, отставшая от нас,
услышала его крик, она была еще на каменной лестнице, которая, извиваясь,
поднималась по скалам от пристани к нашему дому; бледная и встревоженная
госпожа Форбс нас догнала, но увидев, что пригвоздено к косяку, сразу поняла,
чего мы так испугались. Госпожа Форбс часто повторяла, что когда двое детей
вместе, каждый из них отвечает за себя и за другого, поэтому, услышав крики
моего брата, накинулась на нас обоих и стала отчитывать за несдержанность.
Быть может, потому, что она сама тоже испугалась, но только не хотела этого
сказать, она говорила сейчас по-немецки, а не по-английски, как того требовал
заключенный с нею как с бонной контракт. Но едва отдышавшись, она сразу
вернулась к английскому, похожему в ее устах на стук камешков, и к
свойственной ей одержимости педагогикой.
- Это muraena helena1, - сказала нам госпожа Форбс, - она так называется
потому, что считалась у древних аллинов священной рыбой.
Вдруг из-за кустов каперсов появился Оресте, местный юноша, который учил
нас с братом подводному плаванию. Маска у него была сдвинута на лоб, на нем
были крошечные плавки и кожаный пояс с шестью разными ножами, потому что
подводную охоту он не представлял себе иначе как вплотную, тело к телу,
единоборство с морским животным. Лет ему было около двадцати, в глубинах моря
он проводил больше времени, чем на суше, и казалось, что он сам морское
животное с телом, всегда вымазанным машинным маслом. Госпожа Форбс, когда
увидела его впервые, сказала моим родителям, что более красивого человека
невозможно себе вообразить. Но сейчас ему не помогла и красота: ему тоже
пришлось выслушать нотацию, только по-итальянски, за мурену, которую он прибил
к двери, чтобы напугать детей - никакого другого объяснения этой выходке не
могло быть. Затем госпожа Форбс приказала, чтобы с почтением, которого
заслуживает упоминаемое в мифах существо, он мурену снял, а нас послала
одеваться к ужину.
Оделись мы в одно мгновение, тщательно следя за тем, чтобы не допустить
при этом ни малейшей ошибки, потому что проведя две недели под властью госпожи
Форбс, хорошо усвоили, что на свете нет дела более трудного, чем жизнь. Пока в
полумраке ванной мы с братом принимали душ, я почувствовал, что брат все еще
думает о мурене.
- Глаза у нее были как у человека, - сказал он мне.
В душе я с ним согласился, но от него это скрыл и успел еще до того, как
кончил мыться, перевести разговор на другую тему. Но когда я первым вышел
из-под душа, он попросил, чтобы я не уходил и подождал его.
- Но ведь сейчас еще светло, - сказал я ему.
Я раздвинул занавески. Была середина августа, за окном тянулась до
противоположного края острова пышущая зноем, но похожая на лунную равнина, а в
небе неподвижно стояло солнце.
- Не потому, - сказал брат, - просто я боюсь бояться.
Однако когда мы сели за стол, бра
