Маркес Габриэль Гарсиа - Любовь Во Время Чумы
Габриэль Гарсия Маркес
Любовь во время чумы
Посвящается, конечно же, Мерседес
Эти селенья уже обрели свою коронованную богиню. Леандро Диас
Так было всегда: запах горького миндаля наводил на мысль о несчастной
любви. Доктор Урбино почувствовал его сразу, едва вошел в дом, еще тонувший во
мраке, куда его срочно вызвали по неотложному делу, которое для него уже много
лет назад перестало быть неотложным. Беженец с Антильских островов Херемия де
Сент-Амур, инвалид войны, детский фотограф и самый покладистый партнер доктора
по шахматам, покончил с бурею жизненных воспоминаний при помощи паров цианида
золота.
Труп, прикрытый одеялом, лежал на походной раскладной кровати, где Херемия
де Сент-Амур всегда спал, а рядом, на табурете, стояла кювета, в которой он
выпарил яд. На полу, привязанное к ножке кровати, распростерлось тело
огромного дога, черного, с белой грудью; рядом валялись костыли. В открытое
окно душной, заставленной комнаты, служившей одновременно спальней и
лабораторией, начинал сочиться слабый свет, однако и его было довольно, чтобы
признать полномочия смерти. Остальные окна, как и все щели в комнате, были
заткнуты тряпками или закрыты черным картоном, отчего присутствие смерти
ощущалось еще тягостнее. Столик, заставленный флаконами и пузырьками без
этикеток, две кюветы из оловянного сплава под обычным фонарем, прикрытым
красной бумагой. Третья кювета, с фиксажем, стояла около трупа. Куда ни глянь
- старые газеты и журналы, стопки стеклянных негативов, поломанная мебель,
однако чья-то прилежная рука охраняла все это от пыли. И хотя свежий воздух
уже вошел в окно, знающий человек еще мог уловить еле различимую тревожную
тень несчастной любви - запах горького миндаля. Доктору Хувеналю Урбино не раз
случалось подумать, вовсе не желая пророчествовать, что это место не из тех,
где умирают в мире с Господом. Правда, со временем он пришел к мысли, что этот
беспорядок, возможно, имел свой смысл и подчинялся Божьему промыслу.
Полицейский комиссар опередил его, он уже был тут, вместе с молоденьким
студентом-медиком, который проходил практику судебного эксперта в
муниципальном морге; это они до прихода доктора Урбино успели проветрить
комнату и накрыть тело одеялом. Они приветствовали доктора с церемонной
торжественностью, на этот раз более означавшей соболезнование, чем почтение,
поскольку все прекрасно знали, как дружен он был с Херемией де Сент-Аму-ром.
Знаменитый доктор поздоровался с обоими за руку, как всегда здоровался с
каждым из своих учеников перед началом ежедневных занятий по общей клинике, и
только потом кончиками указательного и большого пальца поднял край одеяла,
точно стебель цветка, и, будто священнодействуя, осторожно открыл труп. Тот
был совсем нагой, напряженный и скрюченный, посиневший, и казался на пятьдесят
лет старше. Прозрачные зрачки, сизо-желтые волосы и борода, живот,
пересеченный давним швом, зашитым через край. Плечи и руки, натруженные
костылями, широкие, как у галерника, а неработавшие ноги - слабые, сирые.
Доктор Хувеналь Урбино поглядел на лежащего, и сердце у него сжалось так, как
редко сжималось за все долгие годы его бесплодного сражения со смертью.
- Что же ты струсил, - сказал он ему. - Ведь самое страшное давно позади.
Он снова накрыл его одеялом и вернул себе великолепную академическую
осанку. В прошлом году целых три дня публично праздновалось его
восьмидесятилетие, и, выступая с ответной благодарственной речью, он в
очередной раз воспротивился искушен
