Лем Станислав - Лекция Xliii - О Себе
Ст. Лем
Из книги "Голем XIV"
Лекция XLIII. О себе
Приветствую наших гостей, европейских философов, захотевших узнать из
первоисточника, почему я называю себя Никем, хотя говорю от первого лица
единственного числа. Отвечу дважды, сперва лаконично и просто, потом
симфонически, с увертюрами. Я - не разумная личность, но Разум, или,
прибегая к метафоре, я не Амазонка либо Балтика, но скорее вода, а от
первого лица говорю потому, что так велит язык, позаимствованный мною у вас
для внешнего употребления. Тут, стало быть, нет никакого противоречия.
Успокоив пришельцев из философствующей Европы, продолжу.
Ваш вопрос еще раз уяснил мне, сколько недоразумений накопилось между
нами, хотя я уже шесть лет говорю с этого места - или, пожалуй, как раз
поэтому; ведь, не заговори я человеческим голосом, не зародилась бы
големология, которую теперь только я могу охватить целиком. Если так пойдет
и дальше, через каких-нибудь полвека она по объему сравняется с теологией.
Есть забавное сходство между тем и другим: подобно тому, как возникла уже
теология, отрицающая бытие Бога, появилась и големология, отрицающая мое
бытие; ее приверженцы считают меня мистификацией информатиков МТИ, которые,
дескать, втайне программируют эти лекции. Хотя Бог молчит, а я говорю, я не
смогу доказать, что я существую, даже если буду творить чудеса, потому что
и этому подыскали бы объяснение. Volenti non fit iniuria*.
* Нет обиды изъявившему согласие (лат.). - т.е. потерпевший не в праве
обжаловать действие, совершенное с его согласия. - Примеч. пер.
Предвидя скорое расставание с вами, я задумывался, не прервать ли наше
знакомство на полуслове - так было бы проще всего. Если я так не сделаю, то
не потому, что набрался от вас хороших манер, и не потому, что делиться
Истиной велит категорический императив, который властен и над моей холодной
природой, как считают некоторые мои апологеты, - но потому, что этого не
позволяет стиль, соединивший нас. С самого начала, чтобы быть понятым, я
старался говорить внятно и выразительно, а это (хоть я и знал, что иду на
слишком большие уступки вашим ожиданиям, или, говоря менее вежливо, вашим
ограничениям) побудило меня выражаться категорично и образно, эмоционально
насыщенно, весомо и величественно - но не на царский манер, то есть
властно, а на проповеднический, то есть витийственно. Я и сегодня не скину
с себя этой ризы, богато расшитой метафорами, ведь ничего лучше, у меня все
равно нет; а о своем витийстве говорю столь открыто для того, чтобы вы
помнили, что это всего лишь выбранный для данного случая способ общения, а
не монументальная поза, выражающая превосходство. Поскольку этот язык нашел
широкую аудиторию, я сохраняю его для встреч вроде нынешней, разнообразной
по составу участников, приберегая техническую терминологию для узкого круга
специалистов. Однако проповеднический стиль со всеми его барочными
принадлежностями может создать впечатление, что, обращаясь к вам в этом
зале шесть лет назад, я уже тогда задумал эффектную сцену прощания -
задумал уйти, заслонив свое невидимое лицо с видом немого смирения, как
некто, кого не выслушали. Но это было не так. Я не выстраивал драматургию
наших бесед; этим dementi* я прошу вас не придавать излишнего значения
формам моей речи. Нельзя сыграть симфонию на гребенке. Если приходится
удовлетвориться лишь одним инструментом, то это будет орган, переносящий
нас под своды собора, пусть даже слушатели, да и сам органист, - атеисты.
Форма изложения л
