Ластбадер Эрик - Вознесение К Термагантам
Эрик ВАН ЛАСТБАДЕР
ВОЗНЕСЕНИЕ К ТЕРМАГАНТАМ
Позвольте мне представить вам величайшую любовь своей жизни. Мой
великий роман с мисс М, тянулся почти пятнадцать лет. Она не была красивой
и, видит Бог, часто не была и честной, но она провела меня по очень особым
местам - таким, куда бы я ни ногой, если бы не ради нее. Я благословляю ее
за это, но и проклинаю тоже. Каждый день я нахожу новые способы ее
проклинать, и все это время мне так ее недостает, что живот сводит
судорогой, будто там свили гнездо мерзкие мелкие демоны. Может быть, так
оно и есть. После того что случилось пару недель назад, это меня не удивит,
нет, ничуть не удивит.
Мескаль ее зовут, да, сэр, и мутить мне голову - ее работа. Каждый
вечер она это делает, пока в легком поцелуе кончиком языка пробую я ее
гладкий вкус. Ага, до вас дошло. У меня был великий и бурный роман с
женщиной по имени мескаль, и очень долго. И она, надо вам сказать,
возлюбленная адски ревнивая. Но все, хватит. Больше - никогда. И вот
почему.
Мы с моей возлюбленной занимались без всякого стыда любовью по всему
Манхэттену, но самое мое любимое место для этого называлось "Геликон" - без
сомнения, потому, что владелец его Майк был греком. Понимаете, гора Геликон
была домом Муз - во всяком случае, так верили древние греки. Сам бар ютился
в дыре за квартал от Голландского туннеля на первом этаже чугунного дома,
который был красив как смертный грех еще семьдесят пять лет назад. Внутри в
длинном узком помещении с медленно вертящимися вентиляторами капало с
жестяного потолка, отчеканенного на рубеже столетий. Узор чеканки напоминал
мне старые мексиканские плитки, которые я видел, когда жил в Оаксаке. Где
впервые познакомился с мисс М. Давно, даже числа не помню. Да и они таких
плиток больше не делают. С тех пор как ремесленники получили работу по
изготовлению навороченных кроссовок и нейлоновых тренировочных, а также по
сбору персональных цифровых помощников.
Как бы там ни было, а в "Геликоне" была масса достоинств: опилки на
полу, запах старого пива и еще более старой грязи, висящей потеками, как
честно заработанные медали на суровом воине. Не говоря уже о самой стойке,
которая казалась вечной, покрытой шрамами давно забытых драк и
свежеразбитых сердец. И самое лучшее - свет был достаточно тусклым, так
что, когда смотришь сам на себя в панелях мутных зеркал за полированным
черным деревом бара, вполне можно себя убедить, что ты кто-то другой -
может, тот, кем мечтал когда-то стать.
В тот день, о котором я сейчас думаю, я сидел в кабинке, занимаясь
любовью с мисс М., когда зазвонил телефон за стойкой. Майк снял трубку,
поговорил и протянул ее мне.
- Это вас, - сказал он.
Я поднял свою возлюбленную и перенес ее на табурет к бару. Схватив
трубку, я рявкнул:
- Что надо?
- Боже мой, Вилли, сейчас пол-одиннадцатого утра. И ты уже пьешь?
- А какая зараза этим интересуется? - спросил я и приложился как
следует к мескалю.
- Хуже, чем я думал, - сказал осуждающий голос. - Это Герман, твой
брат.
- Этим все и объясняется, - сказал я, обрезав его дальнейшие слова. -
У тебя нет воображения.
- Если бы ты протрезвел, мог бы найти настоящую работу.
- И меня, черт побери, зовут не Вилли! У меня пылали щеки, когда я
повесил трубку.
- Ошиблись номером, - сказал я Майку, подвигая к нему по стойке
телефон. Он только криво улыбнулся - знал, что произошло. У нас с Майком
были свои отношения - такие, которые могут быть только с барменом
по-настоящему высокого полета.
Вернувшись
