Лаханн Биргит - Существовать И Мыслить Сквозь Эпохи !
Биргит Лаханн
Существовать и мыслить сквозь эпохи!
Штрихи к портрету Фридриха Ницше.
Перевод с немецкого А. Егоршева
"Самая ранняя пора моей юности овевала меня ласково, словно сладкий сон"
Человек обнимает лошадь, дрожит и плачет. Выглядит он элегантно: пышные
усы, очки в золотой оправе, пальто на шелковой подкладке. Лошадь, запряженная
в пролетку, стоит на городской площади у биржи легковых извозчиков.
Человек обхватил животное за шею, рыдает. Прохожие останавливаются,
подталкивают друг друга, таращатся, дети хихикают. Что случилось? - Ну, кучер
стегал клячу. - Стегал? Да он бил ее ногами! - Ах, бросьте, не было этого...
Наконец два карабинера высвобождают лошадь из объятий заливающегося слезами
иностранца.
А синьор Давиде Фино, владелец газетного киоска при почте, наблюдавший за
происшествием издалека, узнает теперь в дрожащем незнакомце своего квартиранта
- профессора Фридриха Ницше.
Синьор Фино забирает его у стражей порядка. Взяв под руку, приводит домой.
Укладывает в постель. Потом посылает за врачом и присаживается к находящемуся
в полузабытьи постояльцу.
Так опускался сам когда-то я / из истин моего безумья... Эти слова пришли
к нему здесь, в Турине, в этой комнате, совсем недавно, я опускался вниз, все
вниз, к вечерним сумеркам и теням... - и в хаос. Да, в хаос, ибо в этот
декабрьский день, один из последних в 1888 году, Фридрих Ницше в возрасте
сорока четырех лет сошел с ума.
Через несколько дней из Базеля приезжает его друг Франц Овербек. Он
получил странное письмо. Сигнал помешательства. Одно из последних посланий
Ницше: Велю сейчас расстрелять всех антисемитов... Подписано: Дионис.
Встревожившись, Овербек посоветовался с невропатологом и тем же вечером
сел в туринский поезд, чтобы увезти Ницше. Восемнадцать часов пути. В Италию
приехал совершенно разбитым. С трудом расспрашивал встречных. Ницше? Ах, il
professore. Si. Dalla famiglia Fino. Al quarto piano. На четвертом этаже он
застает ужасную картину.
Ницше съежился в углу дивана. Землисто-серое лицо, запавшие щеки. Читает.
Узнав Овербека, бросается к нему, обнимает, задыхается от рыданий - и с
жалобным стоном, содрогаясь всем телом, опускается на пол. Семейству Фино это
знакомо, ведь они ухаживают за ним уже около недели. Ему дают бромную воду -
бром действует моментально.
И Ницше смеется. Подбегает к роялю, начинает, как пьяный, колотить по
клавишам. Поет сам себе песню. Торжественный гимн тому, кто дерзнул развенчать
и низвергнуть Бога. Бог, говорится в его сочинениях, мертв. А Ницше - жив. И
вот он раздевается, срывает с себя добродетель, скачет нагим по комнате,
танцует безо всякого стеснения - а ведь когда-то был так застенчив! - голый
сатир, новый Бог, античный Дионис, безумный философ.
Как Овербеку, ученому и человеку не от мира сего, ехать с этим
ненормальным в Базель целых восемнадцать часов? Нужен провожатый. Один
немецкий дантист готов взять на себя эту обязанность. Он находит правильный
тон - принимает манию величия Ницше как данность. Да, вы цезарь, говорит он
ему перед отъездом. Вы въедете в Швейцарию с триумфом. Так что проходите мимо
толпы, не отвечая на приветствия. И - сразу в вагон.
На перроне его ждет семейство Фино. Синьор Давиде, синьора, дочери Ирена и
Джулия, сын Эрнесто. Немое прощание со слезами на глазах. Ах, добрый господин
профессор... Всегда был так любезен и приветлив, всегда аккуратно платил за
квартиру, вот только по ночам, пожалуй, слишком громко играл на рояле. Ницше
идет прямо к вагон
