Киплинг Редьярд - Город Страшной Ночи
Редьярд Киплинг
ГОРОД СТРАШНОЙ НОЧИ
Тяжелая, влажная жара, покрывалом нависшая над ликом земли, убила
всякую надежду на сон. Жаре словно помогали цикады, а цикадам -- воющие
шакалы. Невозможно было тихо сидеть в темном пустом доме, где гулко
отдавались все звуки, и слушать, как панкха хлопает по замершему воздуху.
Поэтому я в десять часов вечера поставил свою трость на землю посреди сада,
чтобы посмотреть, в какую сторону она упадет. Она показала прямо на
освещенную луной дорогу в Город Страшной Ночи. Звук ее падения встревожил
зайца. Он выскочил из своей норы и помчался к заброшенному мусульманскому
кладбищу, где безжалостно обнаженные июльскими ливнями черепа с
отвалившимися челюстями и берцовые кости с утолщениями на концах
поблескивали, как перламутр, на изрытой дождем почве. Нагретый воздух и
тяжкая земля заставляли даже мертвецов вылезать наверх в поисках прохлады.
Заяц присел, с любопытством понюхал закоптелый осколок лампы и скрылся в
тени тамарисковой рощицы.
Лачужка ткача циновок, прикорнувшая к индуистскому храму, была набита
спящими людьми, похожими на трупы в саванах. Вверху сияло немигающее око
луны. Мрак все-таки создает ощущение прохлады, пусть ложное. Трудно было
поверить, что льющийся сверху поток света не теплый. Не такой горячий, как
солнце, но все же томительно теплый, он, казалось, нагревал тяжелый воздух.
Прямая, как брус шлифованной стали, пролегала дорога к Городу Страшной Ночи,
и по обеим сторонам ее лежали тела, скорчившиеся на своих ложах в
причудливых позах, -- сто семьдесят человеческих тел. Одни-закутанные в
белое, с завязанными ртами; другие -- обнаженные и при ярком свете черные,
как эбеновое дерево. А одно -- то, что лежало лицом кверху с отвисшей
челюстью, вдали от других, -- серебристо-белое и пепельно-серое.
"Этот спящий -- прокаженный; остальные -- усталые кули, слуги, мелкие
лавочники и возчики с ближней стоянки повозок. Место действия -- главная
дорога в город Лахор, а ночь жаркая, августовская". Вот и все, на что стоило
смотреть, но отнюдь не все, что можно было видеть. Колдовство лунного света
разлилось повсюду, и мир пугающе преобразился. Длинная вереница нагих
"мертвецов" с окоченевшей "серебряной статуей" в конце не радовала глаз.
Здесь лежали только мужчины. Так, значит, женщины были обречены спать в
душных глинобитных лачугах -- если только они могли спать! Сердитый детский
плач, донесшийся с низкой земляной крыши, ответил на этот вопрос. Где дети,
там должны быть и матери, чтобы смотреть за детьми. В эти душные ночи им
нужен уход. Черная, круглая, как шар, головка выглянула из-за карниза, и
тонкая, до жалости тонкая коричневая ножка свесилась на водосточный желоб.
Резко звякнули стеклянные браслеты; женская рука на мгновение появилась над
парапетом, обвилась вокруг худенькой шейки, и упиравшегося ребенка оттащили
назад и водворили в кроватку. Тонкий, высокий визг его замер в плотном
воздухе, едва зазвучав, ибо даже чадам этой земли было слишком жарко, чтобы
плакать.
Снова тела; снова куски освещенной лунным светом белой дороги; вереница
сонных верблюдов, отдыхающих в стороне; мелькнувшие призраки убегающих
шакалов; извозчичьи лошади, заснувшие в сбруе; деревянные повозки, обитые
медными гвоздями, мерцающими в лунном свете, и -- снова тела, как трупы.
Всюду, где только есть тень: от воза ли с зерном, стоящего с поднятыми
оглоблями, от древесного ли ствола, от спиленного ли бревна, пары бамбуков
или охапки тростника, -- всюду земля усеяна ими
