Кафка Франц - Певица Жозефина, Или Мышиный Народ
Франц Кафка
Певица Жозефина, или мышиный народ
перевод Р. Гальпериной
Нашу певицу зовут Жозефина. Кто ее не слышал, тот не знает, как
велика власть пения. Нет человека, которого ее искусство оставило бы
равнодушным, и это тем более примечательно, что народ наш не любит
музыки. Самая лучшая музыка для него - мир и покой; нам слишком тяжело
живется, и если мы даже порой пытаемся стряхнуть с плеч повседневные
заботы, то меньше всего тянет нас в такие далекие сферы, как музыка. И
нельзя сказать, чтобы это нас огорчало, отнюдь нет: больше всего мы
ценим у себя деловую сметку и лукавый юмор, они, кстати, и крайне нам
нужны, и пусть бы даже нас - случай маловероятный - прельщало то
наслаждение, какое будто бы дает музыка, неважно, мы с улыбкой
примирились бы с этим лишением, как миримся с другими. Жозефина среди
нас исключение; она и любит музыку и умеет ее исполнять; она у нас
одна такая; с ее уходом музыка бог весть как надолго исчезнет из нашей
жизни.
Я не раз пытался осознать, как же это у нас получается с музыкой.
Ведь мы напрочь лишены музыкального слуха; отчего же нам понятно
Жозефинино пение? Или же - поскольку Жозефина это решительно отрицает
- отчего мы считаем его понятным? Проще всего было бы сказать, будто
ее пение так восхитительно, что увлекает и тупицу, но такой ответ не
может нас удовлетворить. Будь это так, пение Жозефины производило бы
на нас впечатление чего-то необычайного, словно из ее горла льются
дивные, еще не слыханные звуки, словно нам трудно было бы даже их
воспринять, если бы нас не сроднило с ними Жозефинино пение. В
действительности ничего подобного: я и сам не испытываю такого чувства
и не замечаю его у других. Напротив, в своем кругу мы не скрываем друг
от друга, что как пение Жозефинино пение немногого стоит.
Да и можно ли назвать это пением? Хоть мы и немузыкальны, пение,
как вековая традиция, живет в народной памяти; в прошлом у нас
существовало пение; об этом говорят легенды, сохранились и тексты
песен, но никто, конечно, не умеет их исполнять. Итак, понятие о том,
что такое пение, нам не чуждо, однако Жозефинино пение никак с ним не
вяжется. Да и можно ли назвать это пением? Не просто ли это писк?
Правда, все мы пищим, это наша природная способность и даже не
способность, а наше самовыражение. Все мы пищим, но никому и в голову
не приходит выдавать это за искусство, мы пищим бездумно и безотчетно,
многие даже не подозревают, что писк - наша особенность. Но если
признать справедливым, что Жозефина не поет, а пищит, и, как мне
кажется, не лучше, чем другие, - она даже уступает большинству в силе
голоса, вспомните, как простой землекоп пищит напропалую с утра до
вечера, да еще выполняя тяжелую работу, - если признать это
справедливым, то от предполагаемого Жозефинина искусства ничего не
останется; но тем большей загадкой явится вопрос: чем же объяснить ее
необычайное воздействие на слушателей?
Дело здесь, разумеется, не только в писке. Станьте поодаль и
прислушайтесь или, того лучше, попробуйте - раз уж вы за это взялись -
выделить ее голос из общего гомона, и вы не услышите ничего, кроме
обычного писка, Жозефинин голосок разве что слабее и жиже других.
Станьте, однако, против нее, и это уже не покажется вам только писком:
чтобы оценить ее искусство, мало слышать, надо и видеть. Пусть вы
услышите всего лишь обычный наш писк - необычно уже то, что кто-то,
собираясь сделать нечто обычное, стал в величественную позу. Разгрызть
орех не бог весть какое искусств
