Кафка Франц - Первая Тоска
ФРАНЦ КАФКА
ПЕРВАЯ ТОСКА
Перевела Анна Глазова
Акробат на трапеции -- а, как известно, это одно из самых сложных,
труднодоступных для человека искусств, которым занимаются высоко над сценой
варьете, под самым его куполом -- так устроил свою жизнь, что, сперва лишь из
стремления к совершенству, а затем из превратившейся в тирана привычки,
проводил и день и ночь на трапеции всё время, пока работал в одном и том же
месте. Все его, впрочем, очень скромные нужды удовлетворяли сменявшие друг
друга служители, ожидавшие внизу и отправлявшие всё, что требовалось, вверх и
вниз в специально сконструированных для этого сосудах. Особенных сложностей
для окружающих подобный способ существования не создавал; только во время
других номеров программы он чуть-чуть мешал, оставаясь висеть наверху, чего
никак нельзя было скрыть, и то и дело привлекал к себе взгляд из публики,
несмотря на то, что в эти минуты он обычно оставался тих. Однако, дирекция
прощала ему это, потому что он был исключительным, незаменимым артистом. К
тому же, было, конечно, очевидно, что он жил так не из каприза, а лишь таким
образом мог постоянно оставаться в форме, поддерживать в себе совершенство
искусства.
Кроме того, условия там, наверху, были и в остальном неплохие, а когда в
тёплое время года боковые окошки по полной дуге свода стояли открытыми, и
солнце вместе со свежим воздухом с силой врывалось в сумеречное помещение, то
становилось даже хорошо. Правда, его общение с людьми было очень ограниченным:
только иногда коллега-гимнаст взбирался к нему по верёвочной лестнице, и тогда
они оба сидели на трапеции, прислоняясь к канатам слева и справа, и болтали,
или же строители чинили крышу и перебрасывались с ним парой слов через
открытое окно, или пожарный проверял аварийное освещение на верхней галерее и
выкрикивал что-то уважительное, но малопонятное в его адрес. В остальном же
ничто не нарушало тишины; только иногда какой-нибудь заплутавший служащий,
забредший в театр после полудня, бросал взгляд в высоту, почти убегавшую из
поля зрения, где акробат на трапеции, не предполагавший, что за ним наблюдают,
занимался своим искусством или отдыхал.
И так жизнь акробата могла бы протекать без помех, не будь неизбежных
переездов с места на место, которые его крайне обременяли. Хотя импресарио
заботился о том, чтобы упасти акробата от всякого ненужного продления
страданий: для перемещения в города использовались гоночные автомобили,
которые, по возможности, ночью или в самые ранние утренние часы проносились по
безлюдным улицам на последней скорости, однако же, для тоски акробата на
трапеции и это было слишком медленно; в железнодорожном вагоне заказывалось
целое купе, время в пути в котором акробат проводил, лёжа в багажной сетке --
пусть жалкое, но всё же подобие его обычного способа существования; в
следующем месте гастролей трапецию в театре укрепляли задолго до прибытия
акробата, а все двери, ведущие в помещение театра, стояли нараспашку, и все
подходы к нему освобождались -- но всё равно, самыми прекрасными моментами в
жизни импресарио были те мгновения, когда акробат ставил ногу на ступеньку
верёвочной лестницы и в ту же секунду, наконец, вновь повисал на своей
трапеции.
Несмотря на то, что импресарио удалось уже множество переездов, каждый
новый был для него мучителен, потому что переезды, не принимая во внимание
других вещей, разрушали нервы акробата на трапеции.
И вот так ехали они однажды, акробат на трапеции лежал в багажной сет
