Касарес Адольфо Биой - Изобретение Мореля
БЬОЙ АДОЛЬФО КАСАРЕС
ИЗОБРЕТЕНИЕ МОРЕЛЯ
Предисловие
Кажется, в 1882 году Стивенсон заметил, что английские читатели с
пренебрежением относятся к приключенческим произведениям и считают, что было
бы куда лучше писать романы без сюжета или с сюжетом донельзя ослабленным,
атрофированным. В "Дегуманизации искусства" (1925) Хосе Ортега-и-Гассет
занят обоснованием отмеченного Стивенсоном пренебрежения и на странице 96
указывает, что "сегодня чрезвычайно трудно придумать такую приключенческую
историю, какая была бы способна затронуть лучшие струны нашей души", а на
странице 97 добавляет, что подобное "практически невозможно". На других
страницах, почти на всех страницах, он высказывается в пользу
"психологического" романа и объявляет наслаждение от приключенческих книг
несуществующим либо детским. Таким, несомненно, было общее мнение в 1882 и в
1925 годах, таким оно остается и в 1940-м. Но некоторые писатели (и среди
них я с удовольствием называю Адольфо Бьой Касареса) совершенно справедливо
не согласны с подобным утверждением. Коротко изложу здесь причины такого
несогласия.
Прежде всего (парадоксальность своего суждения я не намерен ни
подчеркивать, ни преуменьшать) приключенческому роману свойственно
неукоснительное соблюдение законов жанра. Роман характерный,
"психологический" склонен стать бесформенным. Русские писатели и их
приверженцы показали - до тошнотворности, - что все позволено:
самоубийства от счастья, убийства от благости, появились персонажи, любящие
друг друга до того, что готовы навсегда разлучиться, доносчики из гордыни
либо смирения. Сия полная свобода грозит закончиться полным крахом. С другой
стороны, "психологический" роман желает быть также и романом
"реалистическим": он хотел бы, чтобы мы забыли его искусственную словесную
природу, и со всей тщетной определенностью (или со всей немощной
неточностью) пытается создать новое правдоподобие. У Марселя Пруста есть
страницы, есть главы, неприемлемые для изобретателя вымыслов: мы, сами не
сознавая этого, смиряемся с ними как с ежедневной банальностью и ленью. А у
приключенческого романа нет ни малейшего намерения стать описанием
реальности: он искусственен и ни в коей мере не страдает от этого. Опасение
повторить повествовательное своеобразие "Золотого осла", семи путешествий
Синдбада или "Дон Кихота" заставляет его неукоснительно следовать законам
жанра.
Я изложил причину интеллектуального порядка; есть и другие,
эмпирического характера. Все мы сетуем, что наш век не способен соткать нить
увлекательной интриги; никто не осмелился доказать, что если у нашего века и
есть какие-либо преимущества по сравнению с предшествующими, то именно в
создании интриг. Стивенсон - более страстный, более разнообразный, более
светозарный и, пожалуй, более достойный нашего дружеского участия, чем
Честертон, но сюжеты, которые он избирает, - из наихудших. Де Куинси, в
ночи нескончаемых кошмаров, погружался в сердце лабиринтов, но unutterable
and self-repeating infinities (Невыразимые и самоповторяющиеся
бесконечности) не сумел отчеканить в золоте притч, способных сравниться с
притчами Кафки. Ортега-и-Гассет справедливо замечает, что "психология"
Бальзака нас удовлетворить не может, но то же самое можно сказать и о его
сюжетах. Шекспира, Сервантеса воодушевляла странная идея: девушка, не
скрывая своей красоты, добивается того, что все принимают ее за мужчину; нам
сейчас такое развитие действия не представляется возможным. Я далек от
суеверного пре
