Капоте Трумен - Воспоминания Об Одном Рождестве
Трумен Капоте
ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОДНОМ РОЖДЕСТВЕ
Представьте себе раннее утро в конце ноября. По-зимнему холодное утро
двадцать с лишним лет тому назад. А теперь вообразите себе кухню в одном из
больших старых домов захолустного городка. Самое главное в кухне - черная
плита внушительных размеров, но есть здесь еще и большой круглый стол, и
камин, и кресла-качалки перед ним. Как раз сегодня камин впервые загудел
снова.
У окна кухни стоит женщина с коротко остриженными седыми волосами. На ней
теннисные туфли и вытянувшийся серый свитер поверх летнего ситцевого платья.
Она маленькая и быстрая, словно бентамская курочка, но после долгой болезни,
перенесенной еще в молодости, плечи ее жалостно сгорблены. Лицо у нее
приметное. Она смахивает на Линкольна - те же резкие черты, обветренная и
загорелая кожа; но вместе с тем есть у нее в лице что-то хрупкое, и овал его
куда тоньше, а глаза боязливые, светло-карие.
- Ух ты! - восклицает она, и от дыхания ее затуманивается стекло. - Погода
- в самый раз для рождественских пирогов!
Это она обращается ко мне. Мне семь лет, а ей самой уже за шестьдесят. Мы
с нею в родстве, но очень дальнем, и живем вместе давным-давно - с тех пор,
как я себя помню. В доме живут и другие люди, тоже наши родственники, и хотя
они распоряжаются нами и частенько заставляют нас плакать, мы, в общем, не
очень-то их замечаем. А с нею мы - задушевные друзья. Она зовет меня Дружок, в
память другого мальчика, который когда-то был ее задушевным другом. Тот,
первый Дружок, умер еще в восьмидесятьгх годах, когда она была совсем
ребенком. Да она и сейчас ребенок.
- Я это еще в постели почуяла, - говорит она, отворачиваясь от окна, и
глаза ее решительно поблескивают. - Бой часов на башне суда был такой чистый,
холодный. И птиц совсем не слышно: улетели в теплые края. Ну да, ясное дело.
Дружок, будет тебе уплетать лепешки. Тащи-ка сюда коляску. Да помоги мне шляпу
найти. Ведь нам надо испечь целых тридцать пирогов.
Вот так всегда: в конце ноября в одно прекрасное утро подружка моя словно
бы официально провозглашает начало рождественских праздников.
И вот воображение ее заработало, горящее в ее сердце пламя вспыхивает еще
ярче:
- Погода - в самый раз для рождественских пирогов! Тащи-ка сюда коляску.
Да помоги мне шляпу найти.
Наконец шляпа найдена - соломенная, величиной с колесо, с поблекшими от
дождя и солнца бархатными розами; когда-то она принадлежала более франтоватой
родственнице. Вдвоем мы вывозим коляску в сад и толкаем ее к пекановой рощице.
Это моя детская коляска, ее купили, когда я родился. Она плетеная, но прутья
расплетаются, а колеса вихляют, как ноги пьяницы. И все-таки она служит нам
верой и правдой: весной мы берем ее в лес и доверху заваливаем цветами,
целебными травками и папоротником - потом мы высаживаем все это в горшки на
задней веранде; летом, погрузив в нее снедь для пикника и бамбуковые удочки,
спускаемся к лесному ручью; да и зимой она не стоит без дела - мы
перетаскиваем на ней поленья с заднего двора в кухню, она служит теплой
постелью для нашего Королька, выносливого бело-рыжего терьера, перенесшего
чумку и два укуса гремучей змеи. Сейчас Королек рысцой бежит за нами.
Три часа спустя мы снова в кухне - чистим пекановые орехи. Мы набрали их
полную коляску. У нас спины ломит, так прилежно мы их собирали. Владельцы сада
(а это, конечно, не мы) отрясли орехи и продали урожай, и нам так трудно было
искать последки, укрывшиеся среди листвы или в заиндевелой, местам
