Дюма Александр - Маскарад
АЛЕКСАНДР ДЮМА
МАСКАРАД
Я приказал никого не пускать ко мне; один из моих друзей все же сумел преодолеть этот запрет.
Слуга неожиданно доложил о г не Антони Р… Я заметил за ливреей Жозефа рукав черного редингота; вполне возможно, что со своей стороны владелец редингота увидел полу моего халата — прятаться было бесполезно.
— Прекрасно, проси! — сказал я громко.
«Чтоб тебе пусто было!» — сказал я про себя.
Только любимая женщина может безнаказанно помешать вам, когда вы работаете, ибо она незримо присутствует во всем, что вы делаете.
Итак, я встал к нему навстречу, и на моем лице отразилось подавленное недовольство писателя, уединение которого было нарушено в ту минуту, когда он особенно этого опасался; но, увидев, как бледен и расстроен мой друг, я спросил:
— Что с вами? Что случилось?
— Ох, дайте мне перевести дух, — проговорил он, — и я все вам расскажу. Впрочем, по всей вероятности, это был сон или я попросту сошел с ума.
Он бросился в кресло и закрыл лицо руками.
Я с удивлением взирал на гостя: волосы его намокли под дождем, ботинки, низ панталон, колени были покрыты грязью. Я подошел к нему и увидел у подъезда его кабриолет и слугу. Я терялся в догадках.
Заметив мое удивление, он пояснил:
— Я был на кладбище Пер Лашез.
— Как? В десять часов утра?
— Я приехал туда в семь… Проклятый маскарад!
Я в толк не мог взять, что было общего между маскарадом и кладбищем. Я решил повременить и, повернувшись спиной к камину, принялся скручивать сигарету с хладнокровием и невозмутимостью, свойственными разве что испанцам.
Когда сигарета достигла требуемого совершенства, я протянул ее Антони; обычно он был весьма чувствителен к такого рода вниманию.
Он поблагодарил меня кивком головы и отвел мою руку.
Я нагнулся, чтобы закурить самому, но Антони остановил меня.
— Прошу вас, Александр, — сказал он, — выслушайте меня.
— Вы уже добрых четверть часа здесь и еще ничего мне не рассказали.
— О, эта такая странная история!
Я выпрямился, положил сигарету на камин и скрестил руки, как человек, примирившийся с неизбежностью: мне и самому стало казаться, что он не в своем уме.
— Помните тот бал в Опере, на котором мы с вами встретились? — спросил он, немного помолчав.
— Последний бал, на котором было не больше двухсот человек?
— Вот именно. Я распрощался с вами, чтобы ехать на маскарад в Варьете. Мне говорили о нем как о достопримечательности, достойной нашего примечательного времени. Вы отговаривали меня, советовали не ездить — нелегкая путала меня.
О, почему вы, бытописатель, не видели этого зрелища? Почему не было там ни Гофмана, ни Калло, дабы изобразить фантастическую и гротескную картину, которая развернулась перед моими глазами?
Я ушел из пустой и унылой Оперы и очутился в переполненном и оживленном Варьете; зала, коридоры, ложи, партер — все кишело народом. Я обошел залу: двадцать масок окликнули меня по имени и сказали, как их зовут.
Здесь присутствовали крупнейшие аристократы и финансисты в гнусных маскарадных костюмах Пьеро, возниц, паяцев, базарных торговок. Все это были люди молодые, благородные, отважные, достойные уважения; позабыв о своем громком имени, об искусстве или политике, они пытались возродить бал маскарад эпохи Регентства, и это среди нашей строгой и суровой жизни!
Мне говорили об этом, но я не верил рассказам!.. Я поднялся на несколько ступенек и, прислонившись к колонне, наполовину скрытый ею, устремил взгляд на человеческий поток у своих ног. Эти домино всевозможных расцветок, эти пестрые наряды, эти вычурн
