Доде Альфонс - Эликсир Преподобного Отца Гоше
Альфонс Доде
Эликсир преподобного отца Гоше
Перевод И. Татариновой
- Отведайте-ка вот этого, сосед, а потом посмотрим, что вы скажете.
И с той же кропотливой тщательностью, с какой шлифовальщик отсчитывает
каждую бусину, гравесонский кюре накапал мне на донышко золотисто-зеленой,
жгучей, искристой, чудесной жидкости. Все внутри у меня точно солнцем
опалило.
- Это настойка отца Гоше, радость и благополучие нашего Прованса, -
сказал с торжествующим видом почтенный пастырь, - ее приготовляют в
монастыре премонстрантов[1], в двух лье от вашей мельницы... Не правда ли,
куда лучше всех шартрезов на свете? А если бы вы знали, до чего интересна
история этого эликсира! Вот послушайте...
И в простоте душевной, не видя в том ничего дурного, тут же у себя в
церковном домике, в столовой, такой светлой и мирной, с картинками,
изображающими крестный путь, с белыми занавесочками, накрахмаленными как
стихарь, аббат рассказал мне забавную историю, немножко вольнодумную и
непочтительную, вроде сказок Эразма[2] или Ассуси[3].
Двадцать лет тому назад премонстранты, или, вернее, белые отцы, как
прозвали их у нас в Провансе, впали в великую нужду. Если бы вы посмотрели,
в какой они тогда жили обители, у вас бы сжалось сердце.
Большая стена, башня святого Пахомия разваливались. Колонки каменной
ограды вокруг поросшей травою обители дали трещины, каменные святые в нишах
свалились. Ни одного целого окна, ни одной исправной двери. На монастырском
дворе, в часовнях гулял ронский ветер, словно на Камарге, задувал свечи,
ломал оконные переплеты, выплескивал святую воду из кропильницы. Но всего
печальнее была монастырская колокольня, безмолвная, как опустевшая
голубятня; отцы, не имея денег на колокол, сзывали к заутрене трещотками из
миндального дерева!..
Бедные белые отцы! Я как сейчас вижу их во время крестного хода в
праздник тела Господня: вот они идут рядами, грустные, в заплатанных
капюшонах, бледные, отощавшие, ведь питались-то они только лимонами да
арбузами, а позади всех -- настоятель, понуря голову, совестясь показаться
при свете дня с посохом, с которого слезла позолота, и в белой шерстяной
митре, изъеденной молью. Монахини плакали, идя в процессии, а дюжие
хоругвеносцы хихикали, указывая на бедных монахов:
- Скворцам никогда не наклеваться досыта, раз они стаями летают.
Так или иначе, но бедные белые отцы дошли до того, что подумывали уже,
не лучше ли им разлететься по всему свету и каждому искать самому себе
пропитание.
И вот однажды, когда этот важный вопрос обсуждался капитулом,
настоятелю доложили, что брат Гоше просит выслушать его... Сообщу вам для
сведения, что этот самый брат Гоше был в обители пастухом, то есть целыми
днями слонялся под монастырскими арками и гонял двух тощих коров, которые
щипали траву в щелях между плитами. До двенадцати лет его растила
сумасшедшая старуха из Бо, по имени тетка Бегон, затем его подобрали монахи,
и несчастный пастух так за всю свою жизнь ничему и не выучился, разве что
пасти своих коров да читать "Патер ностер", да и то на провансальском
наречии, потому что соображал он туго и умом не вышел. Впрочем, христианин
был он ревностный, хотя и мечтатель, власяницу носил исправно и бичевал себя
со всей силой убеждения и рук!..
Когда этот бесхитростный простак вошел в залу, где заседал капитул, и
поклонился собранию, отставив ногу, все -- и настоятель, и каноники, и
казначей -- покатились со смеху. Стоило ему только появиться, и всюду его
добродушная физиономия с ко
